Повороты судьбы
Шрифт:
На сей раз путь был не таким долгим. Подъехав к клубу, поставили свою афишу и, оставив двух студентов на кассе, поехали на речку. И с этого дня, приезжая в новое село, весело спрашивали:
– Где речка?
– Речка где?
Искупавшись, стали играть в волейбол, а когда надоело, парни стали играть в карты, девчонки – читать книги, а некоторые уже строчили письма своим «женихам».
Владимир Алексеевич, незаметно для других, с досадой следил за Ольгой. В ярком пляжном купальнике она была ещё прелестнее. Упругое, гладкое и молодое её тело было достойно самой богини Афродиты. «Ну, почему, почему нельзя, чтобы она была моей? – думал он. – И дёрнул же
И только Санька был беззаботно весел: то градом брызг награждал Ольгу в воде, то, шутя, отбирал у неё мяч, то растягивался рядом с ней на песке и просил почитать ему книгу вслух. Потом они вместе что-то сочиняли, и Оля записывала на листе бумаги, показывали друг другу какие-то стихи. И студенты стали подшучивать над ними, называя их «молодожёнами». Ольга беззаботно улыбалась. Для неё это было прикрытием: не хотела, чтобы кто-нибудь, а больше всего – Владимир Алексеевич, догадался об её чувстве к нему. Владимира же это, наоборот, раздражало и, как мальчишку, обижало в душе. «Господи! Вот ведь – дурак! – думал он. – Они ведь ещё дети, мои ученики. И пусть себе любят друг друга. Почему меня-то это задевает?»
На концерте Ларионов сидел в зале и строго смотрел все номера.
– Репетиции будут обязательно, чтобы качество концерта не понижалось, – сказал он перед отъездом в «агитку» своим подопечным. И каждый день, за два часа до концерта, начинал гонять их, «как сидоровых коз». Его раздражало, когда артисты не вживались в образ.
– Когда ты вышла на сцену, то должна забыть, что это – ты. Понимаешь? Нужно жить хореографией! А если не можешь – нечего тогда здесь делать! – кричал он на Ольгу. У неё стояли в глазах слёзы, и на душе было очень скверно. «Жить хореографией! Я, может, без вас не могу жить! – думала она с обидой. – Сначала смотрит на меня влюблёнными глазами, заботится, а потом – кричит! Я, может, вас в зале ищу глазами во время концерта, и для вас мне хочется быть самой собой – красивой, привлекательной…»
Владимир, видя обиду Ольги, брал её за руку выше локтя и спокойно говорил:
– Оля, ну пойми, от танца у тебя осталась одна схема. Души совсем нет. Чем так танцевать, лучше вообще не танцевать!
И опять – репетиции, репетиции… И бесконечные придирки Владимира Алексеевича:
– На «эстраде» линию держать нужно!
– Темп, темп, темп!!!
– Ноги выше поднимайте в прыжке!
– А когда вы, наконец, кадриль танцевать будете?!
И Ольга всё больше восхищалась своим учителем: сколько труда, самоотдачи требует его работа! А без этих придирок невозможно настоящее искусство. Это будет уже халтура, если будешь давать себе поблажки. Зато когда поработаешь в полную силу на концерте, и зрители от души подарят тебе аплодисменты, а то и цветы, то ощущаешь себя счастливым вдвойне. И жестокое искусство танца оборачивается к тебе необъяснимым состоянием вселенского счастья! Эти лёгкость, изящность, эмоциональность – они мгновенны, существуют лишь несколько минут, но ведь и сама жизнь тоже подобна танцу: сегодня ты молод и полон сил, а завтра… И хоть танец живёт как мимолётное видение, ради которого столько тратится сил, времени и труда, зато это – красиво! Восхитительно! Божественно! Это – сама жизнь, в её движении, гармонии с музыкой и чувствами людей.
…А после концерта, в тёплые погожие дни, автобус едет куда-нибудь в лес, на поляну, и артисты – туристы ставят
Однажды Ларионов, после такого вот ужина, оставил всю концертную бригаду у костра.
– Ну, что, ребята, как настроение? – спросил он. Все отвечали, что нормальное.
– А я вот не очень доволен нашим коллективом. Как-то у вас всё обособленно получается: хоровики – отдельно, танцоры – отдельно. Не чувствуете? Давайте договоримся: вот сейчас же выскажите вслух друг другу претензии, учтите их, и чтобы больше в отношениях между вами не было никакого разделения. Договорились?
И начался долгий разговор. В основном девчонки высказывали свои обиды. Парням особенно делить было нечего.
– Ну, что? Всё высказали? – спросил Ларионов. Все молча кивнули головой.
– Ну, а теперь вспомните детскую «мирилку»: мирись, мирись – больше не дерись! – засмеялся он. – И чтобы с сего дня все были вместе, как одна семья! Ну, а я, как старший, у вас за отца буду!
Студенты засмеялись. А Карась сказал:
– Да, теперь так и будем вас звать – «отец родной», «батя»!
После разговора Ларионов наконец-то осмеливается сесть рядом с Ольгой, весело щёлкает её по носу и говорит:
– Вот сегодня ты молодец! Так станцевала свой украинский сольный, что даже один мужик молодой, деревенский, в зале воскликнул: «Вот это девка! Мне бы такую!»
Ольга, покраснев, смущённо улыбается.
– Вот так и нужно танцевать на сцене: всех с ума сводить! А в жизни – пусть попробуют подойти! Чем недоступнее, тем лучше для тебя. Надо цену себе знать. Доступные девушки для мужчин неинтересны. Им всегда нужно крепость брать, стремиться к победе. А если она легко даётся, то их скука одолевает.
– Хорошо, учту, – весело подумала Ольга, – запомню Ваш урок.
Владимиру хотелось, чтобы она подольше осталась у костра, не уходила. Ольге тоже хорошо было рядом с ним и хотелось продлить эти мгновения.
– Тебе не холодно? – спросил он. В лесу уже ощущалась предутренняя августовская прохлада.
– Немножко.
– Сейчас подброшу в костёр хворосту и свитер тебе свой дам.
Владимир заботливо снял с Ольги стройотрядовскую куртку и сам надел на неё свитер, который только что снял с себя.
– Ну, вот. Теперь теплее?
Она счастливо кивнула головой. Свитер был ещё тёплым от его тела, от него исходил приятный запах – очень дорогой для неё. Сашка сидел напротив и внимательно наблюдал за ними с серьёзным видом. Кажется, он начинал догадываться, почему шеф сердится на него. «Неужели он тоже влюблён в Ольгу? – думал Санька. – Ну, тогда мне – хана. Куда мне против такого мужика? Он сильный, мужественный и по-мужски красивый… Я против него – хиляк просто!»
А на другой день шеф ещё раз продемонстрировал свою силу перед всеми. Увидел у одного двора рубленый лес, взял топор, лежащий рядом, и стал рубить дрова, а все агитотрядовцы дружно складывали их в поленницу у забора. Тут же набежало полсела зрителей.
– Вот это – артисты! – восхищались они. – Ну, если вы так и на концерте «выдавать» будете, то обязательно вечером придём в клуб.
А Санька совсем посмурнел. Стал замкнутым, невесёлым.
– Саш, – ласково говорила Ольга. – Ты чего это? Влюбился, что ли, в кого?
– Влюбился… – вздыхая, говорил он. И печально смотрел на неё.
– Вот чудак. Так это же хорошо. Так интереснее жить.
– Интереснее, если взаимность есть. А если её нет?
– Почему ты так решил? – интересовалась Ольга.