Повреждение нравов в России. Письмо правителям и вельможам
Шрифт:
Но пусть, повторяю, вы бы и знание законов имели, есть ли такая на свете память, которая бы могла упомнить содержание и точный разум всех законов, которые у нас многие листовые книги занимают, из коих большая часть писаны на неупотребительном языке? Как же ваши решения, без справок и сличения учиненные, могут быть справедливы?
Видны в суждениях ваших предубеждения к лицам. Не стыдясь и не страшась на оном суждении свои основывать, а иногда, и не судя, отнимаете честь людей. Войдите сами в себя, подумайте о слабостях человеческих; если часто и яснейшие вещи нам темными кажутся,
Законы для того составлены, что они лицеприятия не имеют; пристрастия в них нет: да и судится каждый по законам, чтобы отступление человека от известных ему правил наказывалось, а не потому, что кто-нибудь внушил управляющему вельможе о ком-то худо, или самому вельможе что-то показалось.
Вы на сие говорите, что хитрость развратных людей есть такая, что никакие законы не могут предупредить их коварства и злости, и часто они, за недостатком законов, без наказания остаются. Сему оспорить не можно. Но не лучше ли если бы кто виновный и избежал наказания, чем когда от вашего самовольства или худого воззрения безвинный претерпит и разрушится безопасность гражданская, защищаемая законами?
Вы хотите наказать других за проступок против законов, нарушая сами оные, и тем самым делаетесь злейшими извергами, разрушителями законов и злодеями, достойными жесточайшего наказания.
Исполнение законов
В самом исполнении вами законов я вижу такие нелепости, которые, конечно, в слезы и содрогание каждого доброго гражданина приводят.
Лучшие из вас, повторяя, как сороки, слово «милосердие», но не зная, что оно означает, потворствуют преступлениям. Поймите, что милосердие есть одно из предписаний, приличных божеству, равно как и правосудие. А потому милосердие есть то, когда взирая на обстоятельства, на слабости человеческие и пр., самое правосудие смягчается. Тит, император, которого считают примером милосердия в земных владыках, обливался слезами при подписании смертной кому казни, но ее подписывал, только когда этого со всей необходимостью правосудие требовало.
Другие, напротив того, думая строгостью одной все привести в порядок, для того чтобы удобно было якобы дела исполнять, – озлобя прежде всех, с кем они их исполнять должны, не взирая ни на слабости, ни на обстоятельства, ни иногда на невозможность, – за удовольствие считают только наказания налагать.
Не знают они сего правила, долженствующего бы быть начертанного в сердцах правителей: слабости препятствуют милосердию и покоряются ему; беззакония сопротивляются милосердию и вооружаются против него. Слабости человечеством извиняются, беззакония зверством самим извиниться не могут.
Се есть правила, которые составляют самые основания законов. Сим бы вы должны последовать, и если бы нашли самые законы противоречащими вашим добрым намерениям, могли бы принести перед престол монарший, ко власти законодательной, ваши представления о поправлении самых законов, а не самим вам чинить похищения над
Разные встречаются вам дела, а между тем и такие, которые требуют особого разбора актов. Вы же судите в одну минуту, решаете дела без справок и граждан в разорение приводите, не войдя ни в обстоятельства, ни в силу актов, иже составляют безопасность гражданских имений.
Не становитесь ли вы сим совершенно сходными разбойникам, которые наглостью имение чужое похищают? Но вы в оправдание говорите, что вам точно известно, что акты сии несправедливы; что то имение похищено или у государя, или у приватных людей. Не спорю; но вы ли есть закон? Оставьте такие дела течению закона, – пусть несправедливость их докажется.
Если же и так вещи сокрыты, или такие обстоятельства приведены, что похититель останется владетелем похищенного, не лучше ли, чтоб государь или некоторые граждане от хитрости такой претерпели, чем бы вашим скоропостижным суждением похитилась власть у государя, разрушились законы, и погибла бы безопасность подданных, а вы бы разбойниками стали?
Злоупотребления в должностях
Пристрастии ваши наиболее очевидны в определении вами судей.
Едва вы входите в начальство, уже несмышленая родня ваша важные места получает; другие ваши соискатели, хотя их прежнее пребывание в судьях против них свидетельствует, также на должности определяются. В тех же самых должностях вы отрешаете одних, а другие, не меньше участвующие в злоупотреблении законов, повышение получают.
Пусть вы скажете о сродниках себе в оправдание, что ваш надзор над ними научит их должности, и добрыми вы их судьями сделаете; пусть скажете о прежде бывших у дел, что ваше строгое наблюдение возвратит их к правосудию; пусть скажете об участвующих в злоупотреблениях, что обстоятельства не дозволили им оным сопротивляться, – оправдании ваши тщетны.
Если вы, по пристрастию родства, определили кого, то не может ли быть то же пристрастие и в наблюдении за ним? и как возможно вам, будучи главными начальниками, входить во все подробности нижних чинов? кто на ближнего вашего родственника или свойственника осмелится вам принести жалобы? и следственно большая часть дел его сокрыты от вас будут.
Как вы надеетесь привыкшего к распутству человека обратить к порядку, когда и над собою столь мало власти имеете, что не стыдитесь его определить?
Как вы можете извинить обстоятельствами злоупотребление законов? Как вы можете их в доскональность знать, и как вы можете понадеяться на человека, сказывающего вам, что он для товарищества плутовал?
А определение таких, выводя вас пристрастными на позорище и показывая, что вы не достоинства, но прихоти своей ищите, развратит не только сих, но и множество других, – и вы, если бы и хорошие имели намерения, коих, по крайней мере, знаков не видно, безуспешны в предприятиях останетесь; а народ увидит в вас пристрастного себе злодея.