Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков
Шрифт:
Входит в лес. Жутко ему стало, раздался свист, шум, гам, хохот, он все ничего, хоть жутко, а идет. Только глядь, черт с ногами на индейском петухе верхом едет. И это ничего, прошел холоп и слова не сказал. Глядит: вдали растет цветок, сияет, точно на стебельке в огне уголек лежит.
Обрадовался холоп, бегом бежит, уж почти к цветку подбежал, а черти его останавливают, кто за полу дернет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится — упадет холоп. Не вытерпел он да как ругнет чертей: «Отойдите вы от меня, проклятые!»
Делать нечего, поднялся опять холоп, пошел, видит, на прежнем месте блестит цветок Снова его останавливают, опять дергают, он и знать не хочет, идет себе, не оглянется, ни словечка не скажет, не перекрестится, а сзади ему такие-то строят чудеса, что страшно подумать. Холоп и знать ничего не хочет, подошел к цветку, нагнулся, ухватил его за стебелек, рванул, глядь: вместо цветка у черта рог оторвал, а цветок все растет по-прежнему и на прежнем месте. Застонал черт на весь лес. Не вытерпел холоп да как плюнет ему в рожу: «Тьфу ты, чертова харя!» Не успел проговорить, вдруг его опять отбросило за лес. Убился больно, да делать нечего.
Вот он встал, опять идет в лес, и опять по-прежнему блестит цветок на прежнем месте. Снова его останавливают, дергают, терпит холоп, тихонько подполз к цветку и сорвал его. Пустился с цветком домой бежать и боли не чует. Уж на какие хитрости ни подымались черти — ничего, холоп бежит и думать об этом забыл, раз десять упал до дому.
Подходит домой, вдруг барин выходит из калитки, ругает холопа на чем свет стоит
— Алешка! Где ты, подлец, был? Как ты смел без спросу уйти?
Струсил холоп: злой был барин у него, да и вышел с палкой. ПОВИНИЛСЯ:
— Виноват, за цветком ходил, клад достать.
Пуще прежнего барин озлился:
— Я тебе дам за цветком ходить, я тебя ждал, ждал! Подай мне цветок-клад найдем, вместе разделим.
Обрадовался холоп, что барин хочет клад вместе разделить, подал цветок, и вдруг барин провалился сквозь землю, цветка не стало, и петухи запели.
Остался один холоп, поглядел, поглядел кругом себя, заплакал бедняга и побрел домой. Приходит домой, глядь, а барин спит по-прежнему. Потужил, потужил холоп, да так и остался ни при чем, только с побоями.
Рассказ пономаря
Пришли мы с батюшкой Рождество славить к колдуну Ивану Степанычу. И только мы вошли, братец ты мой, в избу, видим — никого нет, не успели и перекреститься, вдруг с напыльника полетели на нас поленья. Мы испугались, подхватили свои пожитки да убегли. Выбежали на мост да и кричим:
— Степаныч, Степаныч!
А он со двора откликается.
— У тебя кто-то кидает дрова с напыльника, — говорим мы на его приглашение войти в дом.
— Ах они, черти лысые, я вот им дам работу. — Взял потом лукошко семени и рассыпал по двору. — Пусть их подбирают.
После этого пригласил в избу, выставил штоф водки,
Был один колдун, который раздавал пастухам приводы для скота. Один пастух по имени Василий и обратился к нему дать привод. Колдун дал ему зайца и велел каждое утро выпускать его на место, куда он желает, чтобы вышли коровы. Пастух так и делал. В одно время старушка и говорит ему:
— Васька, что ты не ходишь с коровами-то?
А он спроста и скажи:
— Да у меня заяц пасет.
Разгорелось у старушки любопытство посмотреть его, этого зайца, и каждый день пристает к Василию показать зайца.
Как-то вечером Василий приносит зайца в избу старухи, но не успел выпустить его из рук, как косой кинулся в переборку и поразбивал там горшки, кринки, плошки, одним словом все, что возможно разбить.
На другой день все стадо ночевало в лесу и оставалось там дня четыре, домой идти не хотело, а на пятый явилось-таки в деревню.
Прожил Василий в найме до Покрова и пошел домой, но черт и тут не дает покоя: водил его по различным дорогам две недели вместо трех дней пути. А дома тоже то и дело просит работы.
Наконец Василий решился расстаться с зайчиком и отнес его обратно к колдуну. Тут и черт от него отстал.
Что на белом свете случается
Дедушко сказывал…
А и было то в Турецкую кампанию… И был у их в полку солдатик, Степаном звали. Как сейчас помню — покойничек сказывал, росту Степан богатырского, плечи, что печка, хват-парень. И стал это он сохнуть. Сохнет и сохнет, на себя не похож Его товарищи и спрашивают:
— Что такое, Степанушко, извелся ты вконец… Ай не можется?!
А не ладно дело, братцы. Ктой-то ездит на мне кажинну ночь. Просто рубаху хоть выжми. Силушки моей боле нет, извелся вконец.
Поохали, поахали. И подошел к ним тут старичок, знающий человек, побирался он у них, корочки собирал. Солдаушки-то его подкармливали, жалеючи. Послушал он Степана да и говорит:
— А твоему горю помочь можно, узнаем, кто на тебе ездит-то. На вот тебе уздечку. Возьми ты эту самую уздечку да и ляжь с уздечкой под койку. А на койку сноп соломы положь да шинелишкой же и укрой, будто сам лежишь… Как увидишь — кто придет, так этой самой уздечкой-то и взнуздай.
Сказано — сделано. Взял Степан уздечку ту, сноп под шине-лишку положил, а сам под койку спрятался. Старичок под другой койкой лежит. Ровно в полночь и приходит, матушка ты моя, старушонка — и древняя старушонка-то.
Скок на сноп-то да и взнуздала за подушку. «Н-н-ноо!» — да по шинели кнутом, а сноп ни с места.
Туг Степан-то ка-а-ак выскочит! Да и взнуздал старуху — и в тот же миг очутилась в казармах лошадь серая в яблоках. Старичок тоже выскочил да и научает: «Не снимай уздечки, а не то замучит тебя вконец».