Повседневная жизнь московских государей в XVII веке
Шрифт:
В результате стараний «дядек» и учителей Федор был подготовлен к управлению страной ничуть не хуже старшего брата. Много усилий к этому прилагал и государь-отец, передававший сыну азы управления страной, представления о государевом чине, государевой чести и прочих важных вещах. В частности, как явствует из письма царевича отцу, тот научил сына «тарабарщине» (тайнописи).
Царевен, в отличие от царевичей, не учили управлению государством, но обучали чтению и письму, а иногда и того больше. К примеру, известно, что Софья изучала польский язык и латынь, вместе с Федором осваивала стихосложение под руководством Симеона Полоцкого, и ее успехи как будто были столь велики, что учитель даже показывал ей черновики своих произведений, в частности рукопись книги «Венец веры кафолической». Познания Софьи в барочной поэтике, ее пристрастие к аллегорическому мышлению, а главное — стремление превзойти братьев в науках и искусствах несомненны.
Петру, сыну Алексея Михайловича от второго брака, не повезло с образованием в силу того, что отец умер, когда мальчику было всего четыре года, и этими вопросами просто некому было заниматься. Как и было положено, «дядька» Никита Моисеевич Зотов обучил мальчика читать по Псалтыри и часослову. А вот писал Петр всю жизнь неграмотно… Зато он перенял у Зотова любовь к народным пословицам и поговоркам, а также к резьбе по дереву. В четыре года Петруша получил, если можно так выразиться, судьбоносный подарок — немецкий серебряный кораблик Как знать — возможно, именно с того момента Петр начал бредить морем.
«Терпеть болезни — веселие стариков…»
Когда однажды в 1619 году Филарет Никитич, будучи уже зрелым человеком, а по средневековым меркам и вовсе стариком, заболел, в письме сыну он просил не сильно кручиниться по сему поводу: «…то наше старческое веселие, что болезни с радостию терпети». Всё бы ничего, но члены царского семейства страдали не только типичными возрастными недугами — гипертонией и подагрой («камчугом»); несколько представителей его мужской части имели крайне тяжелое наследственное заболевание, которое придворные врачи в один голос определили как цингу.
Медицинское дело при царском дворе в XVII веке было на достаточно высоком уровне, московских государей лечили по традиции иностранные врачи, чьи глубокие познания и врачебный опыт не вызывали сомнений. Царское здоровье считалось национальным достоянием, его берегли пуще глаза. При Михаиле Федоровиче был воссоздан появившийся еще в 1581 году и прекративший действовать в Смутное время Аптекарский приказ, в ведении которого находились «дохтура» (занимались в основном лечением внутренних болезней) и «лекари» (лечили главным образом наружные болезни), аптекари и костоправы. Приказ занимался здоровьем царской семьи, придворных чинов и рейтарских полков, «береженьем» города от эпидемий, разведением «аптекарских огородов» для выращивания лекарственных трав и др. На протяжении всего XVII столетия возглавляли его самые приближенные и доверенные лица государя — князья Иван Борисович и Яков Куденетович Черкасские, Федор Иванович Шереметев, Борис Иванович Морозов, Илья Данилович и Иван Михайлович Милославские, Артамон Сергеевич Матвеев, князья Никита Иванович и Яков Никитич Одоевские, — и, надо отдать им должное, крайне ответственно подходили к охране монаршего здоровья.
Поражает скрупулезность проверки, которой подвергали нанимаемых на службу иноземных врачей: «…подлинно, прямо ли дохтур, и дохтурскому делу научен, и где дохтурскому делу учился, и в академии он был ли, и свидетельствованные грамоты у него есть ли». Кандидатов, не имевших дипломов или рекомендательных писем,
Часто придворными врачами становились голландцы. Одним из первых в 1615 году при дворе Михаила Федоровича появился голландец Валентин Бильц и проработал в качестве царского врача до своей кончины в 1633-м. Государь приказал построить для него дом поблизости от дворца, чтобы доктор всегда был под рукой. Параллельно с ним в 1621 году начал врачебную деятельность при царском дворе упомянутый выше англичанин Артур Ди — сын знаменитого математика, географа, астронома и алхимика Джона Ди — и проработал 12 лет, покинув Россию только после смерти своей жены в 1634 году. Ди (по-русски Артемий Иванович Дий) занимал высшую ступеньку в иерархии придворных медиков — именно он экзаменовал вновь поступающих врачей, контролировал изготовление лекарственных средств в царской аптеке и часто привозил лекарства из Англии, куда время от времени ездил в отпуск. Кстати, по возвращении домой он стал ни много ни мало лейб-медиком английского короля Карла I.
Вначале докторам было несложно «сохранять государево здравие», но около тридцати лет у Михаила Федоровича проявилась «скорбь ножками». Летом 1627 года он жаловался отцу: «Болезнь, государь, ногам моим от ездов и тяжеле стало, до возка и от возка в креслах носят». Видимо, самостоятельно передвигаться он временами просто не мог. В последние годы жизни Михаил доверял заботу о своем здоровье немцам — Венделинусу Сибилисту и Иоганну Бюлову (Белеву), а также известному врачу и художнику Артману Граману, прибывшему в Московию в составе голштинского посольства в 1634 году. По свидетельству посольского секретаря Олеария, его услуги высоко ценились: «Он получает правильное денежное жалованье в 62 рубля или 124 талера и, кроме того, еще ежегодно 300 рублей, что составляет в общем 2088 талеров, помимо хлеба в зерне и в печеном виде, солоду, меду и других вещей для домашнего хозяйства. Когда нужно отворять жилу (делать кровопускание. — Л.Ч.) или давать лекарство, доктору дается еще особая награда в 100 талеров наличными деньгами, а также кусок атласу или дамаста, сорок соболей и т. п.».
Алексей Михайлович вроде бы не унаследовал отцовскую хворь — не испытывал болей в ногах и до последних дней выезжал на соколиную охоту, но из-за тучности, которая бросалась в глаза всем видевшим царя, страдал гипертонией. Лечили его кровопусканием. Вероятно, царь уверовал в целительную силу этой процедуры; однажды после «отворения крови» он потребовал, чтобы все присутствовавшие ближние люди и родственники подверглись такой операции. Отказался от нее только престарелый царский дядя по матери Родион Стрешнев, чем вызвал у вспыльчивого племянника приступ гнева — он избил и вытолкал бедного старика (потом царю пришлось долго просить у пострадавшего прощения и одаривать его).
Иноземные врачи, лечившие Тишайшего, отзывались о нем хорошо. Семь лет проживший при дворе в качестве царского лейб-медика англичанин Сэмюэл Коллинс считал, что русского монарха смело можно ставить в один ряд «с добрейшими и мудрейшими государями»: «Наружность императора красива; он здоров сложением; волосы его светло-русые; он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна; он жесток во гневе, но необыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры… равняется в благочестии, великодушии, милосердии и доброте со всеми другими государями; что же касается до его министров, то они, как и министры прочих государств, на все готовы за деньги и рады обмануть всякого, кого только смогут».