Повседневная жизнь Москвы в XIX веке
Шрифт:
Все началось так, как было обещано: Рожер вышел в красочном костюме и, размахивая тряпочными «крыльями», вступил в печь. С земли забил огонь фейерверка, и в то же мгновение фокусник вывалился из печи окровавленный и с громкими стонами. Оказалось, что один из рабочих, готовивших зрелище, решил проверить, действительно ли Рожер черт и потому-то и неуязвим, и заложил в приготовленную ракету горсть гвоздей. Актер был серьезно ранен и, как говорили, после этого навсегда оставил балаганную карьеру. А несколько лет спустя там же, под Новинским, выступал в балагане другой «несгораемый», русский, и хотя показывал такие же точно трюки, но уже ни о каких факирах не упоминал.
В 1870-х годах в окрестностях Москвы давала на гуляньях представления странствующая труппа «настоящих индейцев-краснокожих с боевым номером: ограбление почты, которую спасают ковбои» [394] . В этом подобии будущего киновестерна демонстрировались, конечно, кожаные куртки и штаны с бахромой,
Балаганы обвешивались яркими вывесками и завлекательными рекламами, а в промежутке между представлениями вся выступающая труппа обязательно и в любую погоду выходила на балкончик в концертных костюмах и показывала себя потенциальным зрителям, и «балаганный дед»-зазывала (это было особое ярмарочное актерское амплуа) в русской рубахе и с привязанной мочальной бородой в это время соблазнительно расписывал даваемое представление, разыгрывал смешные интермедии, всячески острил и пикировался с публикой. Стоил билет в балаган 10–20 копеек.
394
Нелидов В. А. Театральная Москва. М., 2002. С. 20.
Обычным для простонародных гуляний зрелищем также был так называемый раёк, или, иначе, «панорама». «Стоит маленькая будочка на складном стуле, — описывал его П. Вистенгоф, — к верхушке ее прикреплена березовая палочка, на палочке вместо флага развевается замасленный красный носовой платок; в будочке есть два стеклышка; позади ее стоит отставной солдат и показывает разные оптические виды мальчикам и деревенскому мужику, которые с любопытством толпятся около его райка и, защищая рукою один глаз от солнца, прищуря другой, смотрят серьезно в маленькие стеклышки» [395] .
395
Вистенгоф П. Очерки Москвы. С. 86.
Раёк не всегда стоял на стуле: иногда его возили на небольшой тележке; содержателями этого аттракциона, «раёшниками», не всегда были отставные солдаты, но сам смысл зрелища на протяжении десятилетий не менялся: в будочке демонстрировали туманные картины, что-то наподобие диафильмов. На промасленную полотняную ленту красками наносились различные рисунки или наклеивались напечатанные на тонкой бумаге гравюры: виды городов и портреты знаменитостей, бытовые и военные сцены, изображения диковинных животных и птиц. Самые первые картины были из Библии — Адам и Ева, Всемирный потоп, Страшный суд и пр. — оттого, видимо, и возникло название «раёк». Лента перематывалась с одного валика на другой, сзади изображение подсвечивалось, заплатившие по копейке зрители, прильнув к окулярам, рассматривали картинки, а раёшник давал пояснения и делал это непременно с прибаутками и в стихах: «Вот смотри и гляди, город Аршав: русские поляков убирают, себе город покоряют. Вот, смотри и гляди, город Ариван; вот князь Иван Федорович выезжает и войска созывает; посмотри, вон турки валятся как чурки, русские стоят невредимо! Вот, смотри и гляди, город Петербург и Петропавловская крепость; из крепости пушки палят, а в казематах преступники сидят, и сидят, и пищат, а корабли к Питеру летят! А вот город Москва бьет с носка; король прусский в нее въезжает, а русской народ ему шапки снимает… Ах, хороша штучка, да последняя!» [396]
396
Там же. С. 87.
Надо сказать, что на увеселения на гуляньях существовала своя мода. Какие-то, вроде райка и балаганов, благополучно просуществовали все столетие; другие, вроде кукольного театра с Петрушкой, то появлялись, то надолго пропадали. Так, если в первой половине века «петрушка» был на гуляньях обычным делом, то во второй половине он постепенно сошел почти на нет, изредка являясь лишь на окраинах. Избалованный москвич стал воротить нос от этого «деревенского» развлечения, и вернулся «петрушка» на городские гулянья лишь в Первую мировую, когда в Москву хлынул народ из деревни.
В целом картина простонародного гулянья была всегда примерно одинакова. Между колоколами и балаганами стояли качели и карусели-колыхалки, шныряли мелкие разносчики со всевозможными лакомствами и сластями: мятными пряниками, красными и желтыми леденцами на палочке в виде человечков и петушков, семечками и маковниками, с игрушечной и сувенирной мелочью, а с 1860-х годов — и с новинкой — воздушными шарами; вертели ручки своих инструментов шарманщики, устраивались народные игры (в основном в первой половине века) — городки, тычки, орлянка. Грохотала разнокалиберная музыка (из каждого балагана — своя), звонили колокола, которыми созывали публику, голосили зазывалы и разносчики, палили бутафорские ружья. «Кругом по разным направлениям с шумом бегают толпы босых ребятишек, сопровождая криком и смехом какого-нибудь арлекина. Там вдали, окруженный толпой зевак, выкрикивает остроумные прибаутки раёшник; кругом со всех сторон несутся звуки заунывной шарманки, среди которых резко выделяются сиплые надтреснутые голоса уличных перикол; тут гармоника, в другом месте балалайка, разухабистая
397
Свиньин Я. А. Воспоминания студента 1860-х годов. Тамбов, 1890. С. 135–136.
Образованной, «чистой» публике участвовать во всех этих забавах считалось неприлично (за исключением детей, которых няньки иногда водили в балаганы), но дозволялось поглядеть на народное веселье, поэтому вокруг площади устраивались дорожки, по которым шло «катанье» — гарцевали всадники и тянулись вереницы карет и колясок с аристократией и богатым купечеством, а рядом были мостки для желающих гулять пешком.
«Чистые» же гулянья обходились без балаганов и «колоколов»: их составляли опять-таки «катанья» и пешие прогулки под музыку, во время которых щеголяли лошадьми и экипажами и демонстрировали наряды. Центром такого гулянья поэтому был так называемый круг — круглая или любой иной формы обширная площадка, окруженная дорожкой, от которой в стороны расходились аллеи. На кругу всегда были беседка для оркестра, площадка для танцев под открытым небом и скамьи по сторонам.
В местах для «чистых» гуляний имелись помещения или открытые сцены для концертов и спектаклей, кофейни и рестораны. Вечером устраивали иллюминацию и фейерверк.
В зимнее время гулянья были немногочисленны. В первой половине века одно время пользовалось популярностью ежевоскресное «чистое» гулянье во время Великого поста вдоль набережной Москвы-реки у Воспитательного дома. Здесь устраивались катания: «…высокие кареты, ландо и берлины, запряженные цугом, женевские сани с барсовыми полостями, гайдуки-лакеи, кровные одномастные лошади — все это двигалось парадно, церемониально, и по набережной, и по Неглинной, и по Покровской улице на Разгуляй» [398] . Здесь же вдоль решетки набережной или прямо на льду, лавируя между экипажами, пешком и верхом толклись молодые люди, «все с усами, в венгерках, в желтых фуражках и с лорнетами» [399] . Особым назначением этого гулянья были своего рода смотрины, «парад невест» из среднего дворянства и купечества., поэтому «два-три десятка колясок катались взад и вперед, и в них восседали маменьки и тетушки… с тою дочкой или племянницей, которой, по их мнению, пора было наложить на себя цепи Гименея» [400] . Это гулянье просуществовало до 1850-х годов, а потом постепенно вывелось.
398
Любецкий С. М. Старина Москвы и русского народа. М., 1872. С. 258.
399
Яковлев П. Л. Записки москвича. Ч. 1. М., 1828. С. 9.
400
Голицын В. М. Москва и ее жители 50-х годов XIX в. // Московский журнал. 1991. № 9. С. 21.
Первым уже «летним» общемосковским гуляньем, когда «хорошему обществу» полагалось «выгуливать» весенние наряды и новые экипажи, было гулянье вокруг Кремля в Вербную субботу, совмещенное с ярмаркой. Это был почти единственный по-настоящему праздничный день за весь Великий пост (не считая Благовещения). Вереницы экипажей чуть не в шесть рядов тянулись по Тверской через Красную площадь, вокруг Кремля от Москворецкого моста по набережной до Каменного моста и оттуда на Моховую и Пречистенку; между ними гарцевали всадники. На этом гулянье появлялась новая мода на лошадей, сбрую и ливрею лакеев, а также традиционно дебютировали дворянские недоросли: в первый раз появлялись на публике «новые лица юношей, одетых уже щеголями, тогда как прежним летом они считались еще детьми» [401] . Гулянье предвещало собой наступление предпраздничной недели и длилось до сумерек, собирая огромное количество зевак.
401
Вистенгоф П. Очерки Москвы. С. 84.
Со второй половины XVIII века на Масленице и на Святой неделе (после Пасхи) устраивались гулянья под Новинским, в районе нынешнего Новинского бульвара. В Москве это гулянье называли «под качелями». Вплоть до 1862 года здесь не было никакого бульвара, а была широкая, обставленная домами, площадь, образовавшаяся после ликвидации Новинского вала Белого города. Здесь ставились балаганы, качели и карусели, на которых с упоением вертелись не только дети, но и взрослые, и даже старики. Уже начиная с пасхального понедельника бывало ежедневное гулянье, привлекавшее большое число празднично разодетого простонародья.