Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Бокова Вера Михайловна

Многодневные кутежи такого рода не были редкостью и в среде московского купечества, и среди «фартовых ребят» — то есть удачливых уголовников, да и, в общем, во всяком классе московского населения находились любители подобных развлечений, поэтому и заведений, предоставлявших им эту возможность, всегда было в достатке. Большая часть известных в истории девятнадцатого века московских разгульных мест находилась на окраинах города или даже за городом, но встречались и расположенные в центральных его частях, в местах поукромнее.

Одним из наиболее ранних вошедших в московское предание злачных мест этого рода был прославившийся еще в восемнадцатом веке трактир, так и называвшийся «Разгуляй». Он дал свое имя и площади, на которой находился, на стыке Старой и Новой Басманных улиц у въезда в село Елохово. Здесь, вдалеке от Города и Замоскворечья, а значит, и от посторонних осуждающих глаз, еще в екатерининское время любили предаваться радостям жизни купцы и купчики, рядские сидельцы и фабричные со всей Москвы.

Скромный домик «Разгуляя» заключал в себе «и кабак,

и харчевню, и притон, и постоялый двор, и ночлежный дом, и вертеп дешевого разврата» ^[177] , и редкая ночь здесь обходилась без далеко разносившихся звона бьющегося стекла, звуков брани и женского визга, возвещающих о разгоравшейся в «Разгуляе» очередной потасовке.

177

Покровский Д. А. Очерки Москвы // Исторический вестник. 1893. № 6. С. 739.

«Разгуляю» выпала своя роль в истории Великой чумы 1771 года. После того как на Суконном дворе, стоявшем вблизи от Большого Каменного моста, обнаружились заболевшие и прошел слух, что всех работавших там заберут в полицию, а оттуда больных отправят в больницы, а здоровых вышлют домой, рабочие разбежались во все стороны и рассеялись по городским окраинам. Значительная их часть осела именно в «Разгуляе». В здешней ночлежке больные соседствовали с заболевающими и здоровыми, и скоро тут стали умирать по десятку и более человек ежедневно. Началось повальное бегство ночлежников. Они распространялись по окрестностям и разносили с собой чуму. Скоро район Елохова, Басманной и Немецкой слободы и Лефортова превратился в одно из самых зараженных мест Москвы. Обыватели в ужасе побросали свои дома и побежали из города куда глаза глядят; многие умирали в дороге. После того как эпидемия спала, многие из здешних домов оказались без владельцев, и городские власти стали передавать их территории новым хозяевам. А потом, месяцы спустя, кое-кто из здешних обывателей начал возвращаться и находить на месте своего дома чужое, незнакомое жилье и посторонних людей. Городские бытописцы говорили, что именно тогда поблизости от Елохова и появилась слобода «Переведеновка» (недалеко от нынешней Спартаковской площади), где в конце концов осели жертвы московской чумы.

Что же касается «Разгуляя», то он после чумы перешел в другие руки, был впоследствии надстроен вторым этажом и со временем превратился во вполне приличное заведение. На первом этаже новые владельцы устроили помещения для лавок, а на втором этаже так и продолжал существовать трактир. «За последнюю четверть века, — писал в 1890-х годах Д. А. Покровский, — им владел купец Куринский, заботившийся, независимо от своих выгод, и о сообщении своему заведению строго приличного, степенного характера и совершенно успевший в этом» ^[178] .

178

Там же. С. 760.

В 1830-х годах эстафету «Разгуляя» перехватило другое заведение, известное в московском предании под прозвищем «Волчья долина». Оно просуществовало до 1870-х годов. Собственно, «Волчьей долиной» назывался довольно большой участок берега Москвы-реки, от Большого Каменного моста и до нынешнего Соймоновского проезда. С 1839 года, когда возле Волхонки начали возведение храма Христа Спасителя и вокруг стройки вырос высокий деревянный забор, эта местность, и без того довольно убогая, приобрела еще и зловещую репутацию. Здесь находились низкопробные «Каменновские» бани, принадлежавшие купцу Горячеву, а рядом в каких-то полуразрушенных лачугах теснились подозрительные кабаки и трактирчики. Вся эта местность с замусоренным, в то время еще без набережной, берегом и сомнительной публикой и носила название Волчьей долины, и в сумерки обыватель предпочитал сюда не соваться. «Говорили, что там происходили и грабежи, и убийства, причем трупы выбрасывались прямо под мост, в реку; поэтому переход по Каменному мосту в темные ночи для одинокого путника считался небезопасным» ^[179] . (Впрочем, московские мосты вообще считались опасными местами.)

179

Вишняков Н. П. Сведения о купеческом роде Вишняковых. Ч. 3. М, 1911. С. 60.

Вот здесь-то, возле самого Каменного моста, со стороны Кремля и ютился трактир «Волчья долина». Размещался он в небольшом, старинном, своеобразной архитектуры доме еще XVIII века и днем представлял из себя малопосещаемое, тихое и сонное заведение. В злачное место трактир превращался по вечерам, когда наезжали кутящие компании — и тогда только держись! Развеселившиеся купцы и плясали трепака, и били зеркала и посуду, и швырялись пустыми бутылками, и вымазывали горчицей половых, и обливали вином «мамзелек», всегда во множестве слетавшихся в «Волчью долину» «на огонек». Потом за все это щедро платилось целыми пачками ассигнаций. В заведении имелись бильярд и карточные столы, и вообще было шумно, дымно, весело — разгульно, одним словом.

С 1860-х знаменитое на всю Москву злачное место было на Немецкой улице, рядом с одноименным рынком. Называлось

оно «Амстердам» и принадлежало Никите Герасимовичу Соколову. Этот трактир, как свидетельствовал современник, «вмещал в себя всю, так сказать, практическую энциклопедию распутства, начиная с гомерического пьянства, продолжая самым гнусным, циническим, нагло откровенным развратом и кончая азартными картежными играми всех типов: играли и в трынку, и в три листика, и стуколку, и в банк, и для всякой игры и для каждого стола имелся вполне достаточный запас опытных шулеров, состоявших при трактире по особым поручениям, на полном хозяйском иждивении. По таким же поручениям и на том же иждивении состояло полчище разного достоинства девиц, начиная от приумытых певичек и арфисток до обыкновенных уличных проституток, занимавших особое обширное помещение под вывеской меблированных комнат в отдельном от трактира доме, но обязанных долгом службы все вечера и ночи проводить в залах „Амстердама“ на предмет уловления охотников до дешевой женской ласки — в свои сети, а бумажников их и кошельков — в сети антрепренера. Бесшабашное веселье, всенощная музыка и пение, не прекращающаяся картежная игра и никогда не запиравшиеся двери „Амстердама“ быстро создали ему такую популярность в среде московских гуляк и кутил, что любой из них считал за стыд подолгу не бывать в „Амстердаме“, не разделить времени с какой-нибудь из его прелестниц и не попробовать счастья в его беспардонной карточной игре» ^[180] . О популярности заведения свидетельствует, в частности, то, что выражение «дама из „Амстердама“» одно время было в Москве нарицательным. Особенно ценимыми клиентами были в заведении приехавшие кутнуть купеческие сынки, по части обирания которых обитатели «Амстердама» были большими профессионалами. Нередко случалось так, что упившегося и до нитки промотавшегося (а фактически обобранного) клиента отправляли с кем-нибудь из девиц «прокатиться по свежему воздуху». Добравшись до малолюдного места, его вываливали из саней или пролетки и оставляли лежать, полностью предоставив собственной участи.

180

Покровский Д. А. Очерки Москвы // Исторический вестник. 1893. № 8. С. 423–424.

Для простонародья на нижнем этаже «Амстердама» (или, как говорили в этой среде, «Стердамента») было свое отделение с тем же набором удовольствий, что и на «дворянской половине».

К 1890-м годам у «Амстердама» появился другой владелец, заведение отремонтировали, переименовали в ресторан — но былая популярность вместе с одиозной репутацией от него ушла.

Помимо «можайки» «Стердамента» у московского простонародья были и другие излюбленные злачные места. Знамениты были: «Раек» на пересечении Немецкой и Вознесенской улиц, «Чепуха» за Крестовской заставой, «Золотой якорь» в Сокольниках, «Камушек» в Сыромятниках и др. Очень известный в Москве «вертепный трактиришка» имелся в 1860–1880-х годах неподалеку от Андроньевского монастыря рядом с Полуярославскими банями. Это был невзрачный четырехоконный каменный домишко с антресолями и деревянной террасой. Прозвище трактира было «Полуярославка», а еще — «Семицветный». (Семицветной называли Яузу, текущую в те времена отходами красильного производства и другими промышленными стоками; заведение располагалось на самом ее берегу.)

Знаток трущобной Москвы С. Ф. Рыскин описывал «Полуярославку» так: «В большой, но невысокой антресольной комнате, освещавшейся настенниками с оплывшими от жары сальными четвериковыми свечами, за двумя десятками столов направо и налево от входа сидела и угощалась, кто чем, самая… разношерстая публика.

В густых облаках табачного дыма… виднелись и примазанные с прямыми проборами головы купеческих „молодцов“, и лоснившиеся и вспотевшие лысины степенных на вид пожилых подрядчиков, и целая радуга разноцветных ярких платков и косынок., постоянных посетительниц этого трущобного трактира.

Посередине комнаты, выстроившись двумя шеренгами, одна против другой, стояли песенники — безбородые и бородатые парни, смахивавшие на „придорожных добрых молодцов“, и пели „Вниз по матушке по Волге“, ударяя при этом, сообразно с темпом напева, ладонью о ладонь» ^[181] . Имелись здесь и кабинеты — небольшие каморки в одно окно, где помещались только покрытый салфеткой стол и диван с прорванной обивкой, сквозь которую торчали клочки мочала.

Особенностью заведения было множество посещавших его «тайных» проституток, которые не имели «желтого билета» и в обычное время работали где-нибудь горничными, модистками, белошвейками, прачками и чулочницами. Еще «Полуярославка» славилась своими музыкантами. Местные песельники не только пели, но и умели представлять народные интермедии — «Царь Максимилиан», «Стенька Разин» и скабрезную «Фому да Ярему». В 1860-х годах в трактире играл на торбане (струнном щипковом инструменте, похожем одновременно и на гитару, и на украинскую бандуру) известный на всю округу музыкант Говорков — при этом и пел, и плясал, а позднее выступали в дуэте гармонист Кривецкий и гитарист Косецкий. Они знали и исполняли и народный репертуар, и романсы, и песни, и всякую похабщину, и частушки на злобу дня — о пожарах, банкротствах, международных событиях.

181

Рыскин С. Ф. Московские трущобы // Русский листок. 1893. № 91.