Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни
Шрифт:
Эта шайка состоит преимущественно из мальчишек, потому естественно, что нельзя же большому пролезть в форточку. Мальчишки эти — народ очень ловкий и не глупый. Форточники принадлежат к самому бедному классу городских жителей, преимущественно к нищим. Они обучаются предварительно разным гимнастическим упражнениям: лазить по желобам, ходить по карнизам и водосточным трубам. Возмужав, форточники обыкновенно поступают в громилы, о которых сказано выше. Инструменты форточника — стамеска и веревки с крюками. Взобравшись в доме через окно или форточку, мальчишка выбрасывает на улицу все
В тесноте — да не в обиде (кар. из журн. «Свет и тени». 1880 г.).
У многих обывателей есть привычка отворять на ночь окна. Так как всякому известно, что под утро сон у человека крепче, то форточники и пользуются этим временем предпочтительно. Они выходят из своих нор часа в два пополуночи и, видя открытое окно, бросают жребий, кому в него отправляться. Большею частью форточники одеваются штукатурами, т. е. в рубашку и портки, обрызганные известкой; для приличия же и отвода глаз нередко имеют при себе ведро, необходимую для них веревку и лестницу. Приставя лестницу к окошку, оконник отправляется в комнаты неосторожного обывателя. Через несколько минут в окно начинают выскакивать разные вещи. Если кто из полицейских заметит подобную проделку, ему иногда и в голову не придет, что это не штукатур работает, и, не видя ничего подозрительного, полицейский идет своей дорогой, а оконники, остановив на минутку свои работы, потом продолжают распоряжаться опустошением квартиры.
Пауки на солнышке
Из газеты «Утро России» от 5 марта 1917 г
Третьего дня еще звучало трусливо-выжидательное, тревожное.
— А что, если вдруг.
Вчера уже не было никаких «если», никаких «вдруг». Велика царица Москва. Твердая, непреклонная и торжественно спокойная, она нашла самое себя; она знает, что делать.
Став хозяином, народ проявил все величие духа и доказал в первые же дни бескровной московской революции, что может обходиться без нянек и пестунов. Опьяневшая от свободы толпа, что ребенок. В веселом задоре вешала красные ленты на монументы. В красном — Минин и Пожарский, в красном Пушкин и первопечатник. Как сон, как сказка, чередуются цепи перевоплощений.
Из жандармских казарм на Садовой выходят вздвоенными рядами полевые жандармы, опоясанные саблями, без ружей и револьверов. Выстраиваются вдоль панели эскадрон за эскадроном, вытягиваются в длинную колонну. Впереди — оркестр в полном составе. Команду над дивизионом принимает молодой вахмистр; он крестится и громко произносит:
— Ну, теперь, братцы, и мы народ! И подтянувшись, командует:
— Смирно! Первый эскадрон шагом… арш!
Оркестр
Проносится гулом:
— Братцы! Жандармы! С нами!
Благодушная толпа бросает ленты, подхватываемые жандармами.
Многие из них машут фуражками. Откуда-то появляются красные флаги. Бравый унтер-офицер машет знаменем с золотой надписью «Да здравствует свободная Россия».
По всему городу происходит деятельная ловля тараканов, ядовитых пауков и смрадных тарантулов. Их вытаскивают из темных щелей, выводят на улицу и под свист и крики толпы ведут к Думе. Тут полицмейстеры, приставы, околоточные, жандармы, сыщики и «всякие агенты».
— В солдаты их, негодяев! — неистово требует кто-то.
— В какие солдаты? Их-то? Армию поганить? В рабочие команды, в арестантские роты! Пусть дороги строят да мостовые мостят.
— Пра-авильно.
Желчный старик в судейской фуражке говорит:
— На железных дорогах сто тысяч избранных здоровяков-жандармов били баклуши в дни, когда брали в армию больных и немощных. Государству обходились они в десять миллионов рублей, а что делали? По статистике, в запрошлом году ими изловлено на всех дорогах 217 карманников и поездных воров. Это выходит — пятьсот сизых героев одного жулика добывали.
— Всех на фронт! И городовых тоже! Поглядите, их нет и — какой порядок?!
— А вот еще скорпионов ведут. На солнышко их! Тьфу, мерзость!
Три раскормленных, толстенных пристава с искаженными животным страхом лицами, а рядом юркие, растерянные человечки в котелках — сыщики. Окружают их студенты с винтовками.
— В ногу идите! Кашевары несчастные! — кричат встречные казаки. Загорелые, обветренные, с крестами и медалями — целая сотня донцов окружает автомобиль с жандармскими офицерами.
— Станичники, сомкнись!
Навстречу еще казаки с молодым, смуглолицым есаулом.
— Пулеметчиков, полицейских снимать идем!
Изо всех участков ведут пауков и их «добро»: винтовки, револьверы и шашки, заготовленные на предмет братоубийства, и ящики коньяку и вин.
Запасы вин и водок найдены во всех участках.
— Спьяну и отец родной чужим покажется, — пояснил седобородый дружинник.
У гостиницы «Пассаж» тараканов останавливают.
— Бутырцы идут. Шапки долой!
Толпа обнажает головы. Срывают фуражку с головы жандармского ротмистра. Проходят мужчины и женщины с изможденными лицами, но с горящими глазами — страстотерпцы народные.
В толпе движение. Кто-то запевает молитву. И вновь тянется тараканье племя «целыми выводками».
— Ур-ра! Трефа ведут!
— Какого Трефа?
— Самого настоящего. Старого охранника!
Несколько солдат окружают группу агентов, а впереди ведут знаменитую собаку-сыщика. На шее красный ошейник.
Треф смущен. Глядит на памятник генералу Скобелеву с красным знаменем на поднятой шашке и уныло тявкает.
— Треф молодец!.. Он утром помог нам всех агентов разыскать. На чердаках брали, в подвалах.
— Ура Трефу!
На Воскресенской площади толпа окружает всех выходящих из Думы.
— Ну, что, как там пауки и тараканы?
— Сидят! Много их. Жандармы, приставы, охранники?
— Не убежали бы.
— Щели замазаны. Не убегут! Все будут на солнышке.
— А юродивенький неизвестно где?
— Кажись, пойман. Никто не уйдет. В Государственной Думе целый клоповник для них устроен. Всю мразь выскребли. И Протопопова.