Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Кокорев Андрей Олегович

Эти женщины не считали нас потребителями и не имели к нам уважения.

Часов в шесть-семь вечера она уходит на бульвар и чаще всего возвращается с мужчиной. Потребитель ведет себя не так просто и открыто, как им приобретенный товар. Он прежде всего начинает оглядываться и прислушиваться, как мышь, попавшая в западню. Нерешительно снимает верхнее платье и долго выбирает место, куда бы положить его, очевидно брезгуя всем, что здесь находится. Робко показывает на незанавешенное окно, дама делает неопределенный жест и валится на постель в самой отвратительной, но, несомненно, самой неотразимой, по ее мнению, позе. Гость начинает

возбуждаться. Спеша и волнуясь, он кидает вещи куда попало.

Из карманов летят часы, кошелек, расческа, но собирать некогда. Дама торопит, позируя на неопрятной постели.

Чаше всего, собираясь уходить, потребитель ищет оброненные вещи, но они редко находятся, и, обругав не один раз искусительницу, гость спешит убраться подобру-поздорову.

Эта картинка относится к потребителю среднего возраста и достатка, молодежь ведет себя иначе.

Юноша входит с напускной развязанностью, старается быть дерзким, чтобы девица не заподозрила в нем малоопытного кавалера. Садится на что попало: на постель, на стул и даже на стол, если попадается на глаза. Хозяйка начинает играть на слабых струнах пьяного человека:

– В глотке пересохло, пошли пивца парочку...

Стоит ли толковать о таком пустяке! Из кармана самым небрежным образом летит бумажка. Свободная подруга бежит в лавочку, а дама начинает занимать гостя.

Гость шалеет от первого приступа опытной девицы и забывает, что послано за пивом. Становится дерзко-настойчивым, обнажает себя первым в расчете произвести впечатление на барышню и вместе с тем, для собственного возбуждения, любуется своим мужеством.

В таких случаях посланная еще не успевает вернуться с пивом, как девица уже выпроваживает своего гостя, если убедится, что у того не густо в кармане.

Самое гадкое впечатление оставляли юнцы интеллигентских семей. Блудливые и трусливые, они приходят к женщине по двое и по трое. Подход у них самый «материалистический», без страсти, без увлечения, – половая повинность. Предварительно подвергнув полупьяную женщину оскорбительному осмотру, они некоторое время пререкаются – кому начать, лицемерно прикрываясь брезгливостью, но стоит кому-нибудь начать, как природа берет свое и уж никто не желает быть последним.

Уходят такие всегда с большой для женщины неприятностью. Презрительное отношение к несчастной сквозит в каждом их жесте; паясничая и остря, – отчасти заглушая этим сознание гнусности своего поведения, – выходят они на улицу, и каждый считает долгом плюнуть у порога и отереть руку, бравшуюся за скобу» [169] .

169

Коробов Яков.На утренней заре: Воспоминания. М.; Л., 1928. Т. 1. С. 153—156.

«Жертв общественного темперамента» публицисты того времени относили к миру, носившему название «Темная Москва». К несчастью, в этот жестокий мир попадали и дети. Среди многообразия московских типов начала XX века встречается описание пожилого благообразного господина, проявлявшего особый интерес к девочкам-подросткам. Коробкой конфет

подманивал он ученицу какой-нибудь швейной мастерской, катал ее на извозчике, водил в синематограф, чтобы потом отвезти ее в «дом свиданий», где прислуге хорошо заплачено за молчание.

Совсем уж маленькие девочки, вовлеченные в занятие проституцией, 100 лет назад носили название «душки». Среди очерков газеты «Раннее утро» о различных представителях «Темной Москвы» один был посвящен «душкам»:

«В глухом переулке, идущем от Мал. Дмитровки к Страстному бульвару и далее к Нарышкинскому скверу, лишь только спустится на землю ночная мгла, можно ежедневно видеть пожилую особу в темном костюме и старомодной шляпе. Полная, низенького роста, она степенно шагает взад и вперед в ночной темноте. Завидев встречного хорошо одетого мужчину, она ускоряет шаг и, поравнявшись с ним, чуть слышно, почти шепотом, говорит: „Господин, не хотите ли душку?“ Если вы молча продолжаете путь, не обращая внимания, она еще раз повторит то же предложение. А если вы, смутно догадываясь о чем-то гнусном, прикрикнете на нее, то она постарается как– нибудь незаметно стушеваться... Так рассказывали мне. [...]

Поздно вечером недавно я проходил этим полутемным закоулком. Лишь только я вышел со Страстного бульвара и намеревался пройти к трамваю, как из темноты вынырнула плотная, толстая женщина...

– Не хотите ли, молодой человек, душки? – вкрадчиво предложила она.

Я сразу догадался – кто это, и приостановился...

Пытливо всматриваясь мне в глаза, как бы изучая, кто я такой, она продолжала:

– Пойдемте или подождите здесь, я живо приведу вам «душку».

Маленькие беспокойные глазки ее беспокойно продолжали оглядывать меня, стараясь проникнуть в душу.

– Какую душку? – спросил я.

– Ах, шутник, шутник... Ну, что же, идем? – уже спокойней и доверчивей, с улыбкой говорила она.

Я решил проследить и подождать на бульваре. Занял скамейку. Мимо меня, задевая юбками, сновали разряженные в пух и прах бесстыдные и нахальные мегеры...

Мне уже надоело ждать, да, вдобавок, было холодно. Я решил уйти. Как раз в то время, когда я приподнялся со скамейки, сзади кто-то тронул меня за плечо. Оглянувшись, я увидел старуху. Она выразительно кивала мне головой, приглашая идти.

Мы вошли в переулок. В нише ворот ближайшего дома у фонаря, тускло освещавшего стены, чернела какая-то фигура. Закутанная в большой черный платок, эта фигура казалась маленькой, тоненькой...

Подойдя вплотную к ней, я взглянул в лицо...

Передо мной была девочка... Светлые полудетские глаза, но при неясном даже блеске фонаря что-то чувственное, развратное виднелось в них... Маленькое личико, как будто чуть– чуть подкрашенное... Мелкие блестящие зубы...

– Хороша душка? Лучше не найдете. Хотите в дом свиданий, хотите в номера, – хлопотала посредница.

А «душка» кокетливо взглядывала на меня, стараясь, видимо, показать товар лицом. Платок распахнулся... Узкая детская грудь, коротенькая юбочка чуть не до колена, открывавшая тоненькие ноги... Да это совсем, совсем младенчик... Ведь ей 9—10 лет, не больше... мелькнуло у меня в голове.

– Решайте же поскорее, – торопила старуха.

Мне сделалось больно, гадко... Захотелось проучить эту отвратительную старуху. Быть может, представительницу какой-нибудь организации по торговле живым товаром...