Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников
Шрифт:
Гроб с телом был внесен в церковь, где пастор Немецкой слободы Штумпф произнес короткую речь. При выходе из церкви и по пути к кладбищу бояре, за исключением Шереметева, оттеснили иностранных посланников и вместо них пошли непосредственно за гробом. Петр не сразу это заметил. Лишь у самого кладбища он спросил у племянника покойного, полковника Пьера Лефорта:
— Кто нарушил порядок? Почему идут позади те, кто только что шли впереди?
— Русские самовольно нарушили порядок, — вынужден был признать Лефорт.
— Это собаки, а не бояре мои, — с горечью произнес царь.
По дороге на кладбище и на нем самом было расставлено сорок пушек, из которых произведено три залпа. Затем солдаты каждого из трех полков трижды салютовали покойному генералу ружейным огнем. Во время артиллерийского салюта произошел трагический случай: один из пушкарей, закладывавший заряд в дуло орудия, не успел отойти от него, и при выстреле ему оторвало голову ядром.
«По окончании
Заметным событием в жизни Петербурга в первые десятилетия его существования стали похороны царицы Марфы Матвеевны, урожденной Апраксиной, вдовы царя Федора Алексеевича и сестры генерал-адмирала. С начала 1710 года она жила в Петербурге в собственном дворце. Последний визит Петр нанес невестке за несколько дней до ее смерти, 25 декабря 1715 года. Умерла она 31 декабря во втором часу пополуночи и была похоронена 7 января 1716 года в Петропавловской крепости. Петр активно участвовал в подготовке церемонии, рассылал собственноручные письма архиереям с извещением о кончине царицы и указаниями о должном поминовении ее души, награждал по воле покойной ее служителей, пожаловал принадлежавшую ей деревню Федору Матвеевичу Апраксину, а графский титул — другому ее брату, Андрею Матвеевичу (34).
В повседневных записках А. Д. Меншикова указано, что в день похорон в третьем часу пополуночи светлейший князь поехал в дом покойной царицы «для отправления тела ее величества к погребению, и быв довольно». «…И убираясь, понесли оное тело под балдахином в город (Петербургский остров, ныне Петроградская сторона. — В.Н.), и по дороге от самого города стояли солдаты саженях в десяти и более со свечами, и в городе в ружье. И погребли оное тело в соборной новой церкве близ гроба блаженная памяти крон-принцессы» (35) — покойной супруги царевича Алексея Петровича.
Более подробно похороны Марфы Матвеевны описаны в сочинении ганноверского резидента в России X. Ф. Вебера. «Хоронили ее в вечерние сумерки с большим великолепием, — сообщает дипломат. — От ее печального дома до церкви было расстояние с небольшую четверть мили, и весь этот путь по льду уставлен был двойным рядом факелов, между которыми совершалась процессия. Богатую корону, всю усыпанную драгоценными камнями, нес тайный советник Толстой, а гроб и провожатых (числом более 500, из которых 200 были в похоронных плащах) везли на санях. Тело, по совершении над ним последнего погребального обряда, погребено в новой царской усыпальнице в крепостной церкви…» Во время похорон Вебер подметил отступление от старых русских традиций: «В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания, которые часто казались мне настолько искренними, насколько же и притворными; но царь решительно хочет вывести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитывал» (36).
Другие детали этого печального события нашли отражение в письме Ивана Зотова — сына знаменитого «дядьки» и соратника Петра Великого Никиты Моисеевича Зотова. 29 января 1716 года Иван Никитич сообщил в письме одному из иерархов Русской церкви о том, как хоронили вдовствующую царицу. Тело внесли в церковь, где высшее духовенство совершило обедню и погребальное отпевание, затем гроб поставили в центре и покрыли плащаницей, оставив открытой только левую руку царицы для целования. У гроба дежурили 12 капитанов «в должном оружия уборе». По пути в Петропавловский собор стояли «по обе стороны улицею полки солдацкие», в руках у всех были тонкие свечи, а у каждого пятого — большая свеча; на земле через каждые 50 саженей стояли лампы весом в пять пудов. Траурную процессию возглавлял Меншиков, за ним по двое шли сенаторы, «затем несли корону и скиптр, а потом шли министры, за министрами распятие Господне и певчие и архимандриты с попами, потом архиереи и епископы, а за ними шел генерал ревизор Зотов и нес герб Российский и имя умершей резное златое в зеленостях цветов на высоком жезле, последи же везли тело 12-ю коньми, всё было великой
Похороны подполковника Семеновского полка князя Петра Михайловича Голицына, состоявшиеся 24 января 1722 года, подробно описаны в дневнике Ф. В. Берхгольца: «Два священника стояли в головах покойника и совершали панихиду, а два других постоянно читали. Когда приехали их величества, розданы были мантии, флер и белые перчатки, и церемония началась. Сперва один из священников сказал маленькую речь, потом вдова, родственники и большая часть присутствовавших подходили отдавать прощальное целование. Затем гроб закрыли и поставили на колесницу в шесть лошадей, над которою 12 поручиков несли балдахин. Каждую из лошадей вел особый прислужник.. В церкви тело было поставлено на приготовленный там катафалк, и крышу с гроба сняли поручики, которые его внесли. В ногах покойника стал епископ и говорил о его рождении, жизни и подвигах; потом прочел свидетельство, что он был добрый христианин, и, по обыкновению, положил эту бумагу в гроб возле него. После того началось последнее прощание, причем вдова в особенности предавалась неутешной горести. Недалеко от гроба стоял священник и держал икону Спасителя; все подходившие прощаться с покойником сперва крестились и наклонялись перед нею, потом уже шли далее и при возвращении повторяли то же самое. Наконец гроб был закрыт, заколочен и опущен в землю, причем гвардия, стоявшая на церковном дворе, дала три залпа. Ее величество императрица, которая с большою свитою дам изволила, по здешнему обычаю, провожать тело до церкви, по окончании всей церемонии уехала домой; но император, его королевское высочество (герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский. — В.Н.) и многие другие отправились опять в дом покойного, где братья его великолепно угощали их и где все оставались до 10 часов вечера» (38).
Глава тринадцатая
«Во многождых недугах»
Хвори телесные
Недомогания Петра I и его соратников не могли не оказывать влияния на их повседневную жизнь и деятельность. Напряженный труд, лишения в военных походах, неумеренность в частых кутежах, злоупотребление алкоголем и курением — все эти факторы оказывали отрицательное влияние на здоровье государя и большинства лиц из его окружения. Судить о самочувствии людей прошлого можно лишь с известной долей допущения, на основании фрагментарной и зачастую весьма неточной информации, имеющейся в источниках, при этом необходимо учитывать, что медицинские представления XVIII века во многом были иными, чем сейчас, что не могло не отразиться на описании недугов. Однако без этой стороны жизни наших персонажей картина повседневности будет неполной и во многом неясной.
Среди соратников Петра I долгожителями были президент Ревизион-коллегии Я. Ф. Долгорукий (умер в 1720 году на 82-м году жизни) и дипломат П. А. Толстой (скончался в возрасте 84 лет в 1729 году в ссылке в Соловецком монастыре, на пять лет пережив государя, которому по возрасту годился в отцы). Князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский дожил до 77 лет, фельдмаршал Б. П. Шереметев — до 67, Я. В. Брюс — до 66, первый кавалер ордена Андрея Первозванного Ф. А. Головин — до 56, Ф. Лефорт — до 53.
Наиболее изучены болезни Франца Лефорта, в недавнее время ставшие предметом специального исследования (39). До конца жизни этот знаменитый соратник Петра I страдал от трех ран. Первое ранение он получил в день своих именин (День святого Франциска) 4 октября 1694 года при Кожуховских маневрах. Обстоятельства этого происшествия описаны им самим в письме брату в Женеву. «В меня бросили горшок, начиненный более чем четырьмя фунтами пороху; попав мне прямо в плечо и в ухо, он причинил мне ожог, именно обожжена была кожа на шее, правое ухо и волосы, и я более шести дней ходил слепым… Его величество принял в моем злоключении большое участие, и ему было угодно ужинать у меня со всеми главными офицерами и князьями. Я угощал их, несмотря на то, что вся моя голова и лицо обвязаны были пластырями» (40).