Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона»

Каспи Андре

Конгресс принял решение в 1924 году. Никто из азиатов, в том числе и японцев, не мог теперь получить разрешения на иммиграцию. Исключение было сделано лишь для канадцев и латиноамериканцев. Европейцы теперь классифицировались по национальному происхождению, причем было введено два более жестких требования по сравнению с предыдущим законом: новый закон урезал квоту с 3 процентов до двух численности каждой национальности не в 1910 году, а в 1890-м. Было принято решение, что начиная с 1927 года общее число принимаемых иммигрантов не должно превышать 150 тысяч в год и что каждая национальность получит квоту, соответствующую ее пропорции в американском населении в 1920 году. Эта последняя мера, сложная для применения на практике, была затем отодвинута до 1929 года и начала применяться только с 1 июля 1929 года.

Закон 1924 года требует некоторых комментариев. Были предусмотрены исключения в квотах, например, если это касалось жены и детей американского гражданина. Что же касается взаимоотношений с Японией, то они стали более напряженными, тем более что если бы квота касалась

и японцев, то всего 146 иммигрантов в год были бы допущены в США. Настаивая на том, чтобы полностью перекрыть дорогу японцам, Конгресс США продемонстрировал страх перед «желтой» опасностью и не побоялся осложнения дипломатических отношений. Но были и более курьезные факты. Филиппинцы жили тогда под протекторатом Соединенных Штатов, поэтому могли беспрепятственно иммигрировать в США и продолжали приезжать работать на сахарных плантациях на Гавайях. На американском континенте их число возросло с 5 тысяч в 1920 году до более 50 тысяч в 1930-м. Их труд использовался в основном на сельскохозяйственных работах в штатах на тихоокеанском побережье. Независимость Филиппин, объявленная в 1934 году, положила конец этой льготе.

Примерно такой же оказалась ситуация для латиноамериканцев. Мексиканцы и жители Антильских островов устремились в большом количестве в Соединенные Штаты. Одни направлялись в штаты Техас, Аризона, Калифорния или Колорадо и Канзас. Другие предпочитали города на атлантическом побережье, особенно Нью-Йорк и Бостон. В Нью-Йорк прибывали также пуэрториканцы, образовавшие после Второй мировой войны довольно многочисленную этническую группу. Таковы неожиданные последствия расистской политики, которые провоцировали, в свою очередь, другой вид расизма.

Эти примеры свидетельствуют о том, что в 1924 году «иностранец» для американцев — это прежде всего итальянец или еврей. С этой точки зрения, квоты имели опасные последствия. Из Великобритании и Ирландии по квоте могли приехать 62 тысячи иммигрантов в год; менее двух третей из них покинули Европу, отправившись в Северную Америку, а с 1930 года эта цифра снизилась до одной четверти. Германия имела квоту на 50 тысяч иммигрантов в год, причем число иммигрирующих едва ли достигало этой цифры. Другие страны Европы располагали квотами ниже 10 тысяч иммигрантов для каждой. Южная и Восточная Европа получили 20 тысяч мест, а Италия — 4 тысячи. Более того, во время Великой депрессии президент Гувер резко снизил квоты в 1931 году, и в 1932-м произошло то, чего еще никогда не случалось в Соединенных Штатах: насчитывалось гораздо больше покинувших страну, чем прибывших. В тридцатые годы число иммигрантов не превышало 100 тысяч в год. Это изменение особенно ощутимо, если сравнить с предыдущими годами.

С 1907 по 1914 год в США прибывало в среднем 176 983 иммигранта из Северной и Западной Европы, 685 983 — из Южной и Восточной Европы. После введения квот эти цифры изменились в 1929 году, соответственно, до 132 323 и 20 251.

Имели ли право Соединенные Штаты проводить такую откровенно дискриминационную политику? Историк — не моралист. Он не может ответить на подобный вопрос, хотя и знает, что любая страна в мире не может избежать упреков и критики в отношении нравственности.

Какое влияние оказали законы о квотах на американское общество? Одним из последствий можно было бы считать замедление демографического роста, но при этом не следует забывать и другие факторы (урбанизацию, использование контрацептивных средств, эмансипацию женщин, подъем уровня жизни, а затем последствия кризиса). Но, напротив, можно сказать с определенностью, что введение квот не сказалось на экономической жизни. До 1930 года, в связи с технологическим обновлением в промышленности, машины заменили людей, а неквалифицированную рабочую силу предоставляли иммигранты из стран, не затронутых квотами. Следует отметить также, что конец массовой иммиграции способствовал усилению национального единства. В 1920 году один американец из восьми родился за границей; в 1930-м — один из девяти; в 1940-м — один из одиннадцати. Накануне Пёрл-Харбора [82] президент Рузвельт не пользовался поддержкой всех соотечественников, но ему не пришлось, как президенту Вильсону в 1917 году, убеждать многочисленных новых американцев, раздираемых противоречивыми чувствами к оставленной родине и новой, послужить приютившей их стране.

82

Пёрл-Харбор (PearlHarbor) — военно-морская база США на Гавайских островах, по которой японская авиация нанесла сокрушительный удар в 1941 году, что явилось началом войны на Тихом океане.

Несмотря на все вышесказанное, законы о квотах придавали тридцатым годам привкус изоляционизма. Другие страны, другие континенты не интересовали среднего американца. Бэббит, в очередной раз, передает общее настроение, заявляя: «То, что нужно стране в нынешней ситуации, — это не высокообразованный президент, не все эти кривляния в области международных отношений, а хорошая, здоровая экономическая администрация, которая позволит нам осуществлять успешные преобразования». Двери Соединенных Штатов приоткроются после прихода к власти Гитлера — чтобы приютить преследуемых нацизмом европейцев. Альберт Эйнштейн, Томас Манн и еще 250 тысяч беженцев иммигрируют в период с 1934 по 1941 год в рамках существующих законов — все они буржуа, горожане, высококвалифицированные профессионалы, как мужчины, так и женщины. Соединенные Штаты, хотя и порвали

с прежними традициями гостеприимства, все же выбрали путь некоторых уступок.

«СУХОЙ ЗАКОН»

Можно подумать, что каждый знает все о «сухом законе». Виски исчезло, вино и даже пиво запрещены… «Благородный эксперимент», — назвал его президент Гувер. Ошибка, заблуждение, инициатива, обреченная на поражение, считают историки сегодня. Но «сухой закон» — это часть нашего прошлого, будь мы американцами или нет. Этот термин означает двадцатые годы в такой же степени, как и процветание, а может быть, даже в большей мере. «Сухой закон» — не просто неожиданное, столь впечатляющее явление. Он был вызван одновременно религиозными, социологическими и даже технологическими мотивациями, анализ которых позволяет понять умонастроение американцев.

Отдаленные истоки «сухого закона»

Следует отметить очень существенную отличительную черту этого закона: если Клан был движением крайне правых, а фундаментализм в области религии защищал реакционные взгляды, то «сухой закон» — это идея левых, которая, в конце концов, была поддержана правыми.

С середины XIX века борьба против «демона рома» велась либералами и реформаторами Северо-Востока США, особенно в Новой Англии. В 1846 году штат Мэн первым запретил алкогольные напитки, что было результатом кампании по подготовке общественного мнения, инициатором которой стал один из квакеров. Другие штаты последовали этому примеру, их число достигло двенадцати перед началом гражданской войны. Однако после войны новые проблемы, обрушившиеся на американцев, привели к тому, что этот закон был отменен. И все же первый крестовый поход не остался без последствий. Великая ложа тамплиеров, создавшая в 1869 году партию «сухого закона», выдвинула, три года спустя, своего кандидата на президентских выборах. Новая партия включила в свою программу практически все аспекты политической жизни. Но, безусловно, ее главной целью было добиться запрета на продажу алкогольных напитков, являющихся «позором христианской цивилизации, наносящих непоправимый вред интересам общества, чудовищной политической ошибкой, которую невозможно регламентировать или ограничить системой лицензий». [83] Кандидат от партии «сухого закона» получил несколько тысяч голосов из семи миллионов избирателей, что было совсем немного. Казалось, что это всего лишь второстепенное движение, как и манифестация 24 декабря 1873 года в штате Огайо, когда 70 женщин смогли собрать несколько сотен людей и привести их к магазину, продающему спиртные напитки; они молились, пели церковные гимны и умоляли коммерсанта закрыть свой магазин. Но партия «сухого закона» не отчаивалась и не падала духом, продолжая в течение века участвовать в кампаниях по выбору президента.

83

Kirk Н. Porter et Donald B.Johnson. National Party Platforms. Urbana and London, University of Illinois Press, 1966. P. 45.

Антисалунная лига

Антисалунная лига являлась намного более мощной организацией. Она была основана в 1893 году в Оберлайне, штат Огайо, — университетском городе, уже знаменитом тем, что там был центр движения против рабства. Ее основатель — служитель культа методистов, баптистов и пресвитерианцев, трех религиозных групп, активно выступающих против алкоголизма. Лига имела два преимущества, которыми ее руководители очень дорожили и старались их развивать. Первое заключалось в том, что она не была обделена финансовыми средствами. Преуспевающие деловые люди, богатые семьи направляли ей свои щедрые пожертвования, причем сбор средств был четко налажен: компетентные, энергичные сотрудники, хорошо оплачиваемые представители в каждом штате — учтено было все до мелочей. Вполне вероятны сведения о том, что лига истратила до 1919 года примерно 35 миллионов долларов. Второе преимущество касалось политической жизни. Поставить на ноги новую партию — зачем это нужно? Демократы и республиканцы увидели бы в ней соперника и начали энергично бороться с ней, поэтому следовало предложить такую программу, которая, помимо положений, удовлетворительных для одних и неудовлетворительных для других, содержала бы главную цель в национальном масштабе, объединявшую всех. Эта цель заключалась в установлении «сухого закона». Лига создавалась, чтобы стать lobby (группой давления), и она намеревалась оставаться ею.

Многие организации имели подобный статус в США. Lobby защищала определенную идею, предлагая ее партиям. Если партия соглашалась, то группа давления поддерживала ее; остальная программа была не так важна. Если отказывалась, то партия теряла голоса тех, кто следовал инструкциям lobby. Этот прагматичный подход, до некоторой степени циничный, необычайно эффективен. Лига заставляла голосовать за любого кандидата, республиканца или демократа, честного или бесчестного, умного или тупого, трезвенника или алкоголика, если этот кандидат собирался использовать свое влияние, чтобы предложить «сухой закон». И, напротив, лига яростно боролась против любого кандидата, враждебного ей; она публиковала список «хороших» и «плохих» кандидатов и всегда старалась отклонить любое экстремальное решение, которое могло бы разделить ее собственных сторонников. Словом, она играла, отдаваясь этому всецело и с умом, в американскую политическую игру. Как написал один из членов лиги, «благоразумно взять половину хлеба, когда не можешь взять его целиком, и даже крошку, если не можешь получить больше» (Slosson P. W. The Great Crusade and After. P. 111).