Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы.

Лебина Наталья Борисовна

Весьма показательным с этой точки зрения является знаменитый питерский дом на Каменноостровском проспекте (тогда улице Красных зорь), построенный по проекту архитекторов семьи Бенуа в 1912 г. Еще в ноябре 1918 г. Петроградский районный совет постановил передать это здание для заселения служащими отделов Совета [397] . В сентябре 1924 г. комиссия Управления Объединения коммунальных домов Жилищного подотдела Ленгуботкомхоза по вопросу о переводе домов на хозрасчет постановила сохранить на «смете Жил. Подотдела дом 26/28 по ул. Красных зорь ввиду его особенного политического и общественного характера» [398] . Здание постоянно ремонтировалось за счет средств треста коммунальных домов. В 1925–1926 гг. дом обслуживало 114 чел., в том числе 11 дворников, 9 истопников, 12 сторожей, 18 сторожей парадных лестниц. В последующие 5 лет предполагалось расширить штат до 170 чел., увеличив количество дворников до 16, а сторожей парадных лестниц до 42 чел. [399] Возглавлял штаты обслуживающего персонала назначаемый трестом управдом. По постановлению Жилищного подотдела от 4 февраля 1926 г. в коммунальных квартирах выявлялось «…определенное лицо, которое несло бы обязанности и ответственность квартирохозяина, будучи выдвигаемым на это место общим собранием». Тогда

же было решено, что «распределение квартир в этом доме остается за заведующим Губоткомхозом», то есть строго регулируется [400] .

397

ЦГА СПб Ф. 4304. Оп. 1. Д. 1137. Л. 37.

398

ЦГА СПб. Ф. 3178. Оп. 1. Д. 289. Л. 26.

399

Там же. Л. 17.

400

ЦГА СПб. Ф. 3201. Оп. 5. Д. 53. Л. 1.

Позднее заселение дома взял под строгий контроль губком ВКП(б). Сюда в годы НЭПа устремились представители питерской номенклатуры, уже понявшие, что в советских фаланстерах жить менее комфортно, чем в отдельных квартирах. Справедливости ради следует сказать, что вначале некоторые крупные советские и партийные работники попробовали жить в коммуналках. В январе 1923 г. в дом 26/28 в квартиру 23 прибыл секретарь Петроградского губернского комитета партии большевиков Григорий Еремеевич Евдокимов. Вместе с женой, сыном и сестрой он оставил весьма скромное жилье на Большеохтинской улице, в то время считавшейся окраиной. Через несколько месяцев в Петроград из Павлодара приехал брат партийного лидера. Почти одновременно в этой же квартире поселился еще один выходец из Павлодара, знакомый семьи Евдокимовых Лобков Николай Поликарпович с женой. Он поступил на службу в милицию. А в 1924 г. въехали супруги Маслобоевы муж Афанасий Василевич, рабочий Монетного двора, жена-иждивенка. Но она была сестрой супруги Г. Е. Евдокимова, так что коммуналка носила почти семейный характер [401] . Лишь после приезда С. М. Кирова, сменившего Евдокимова на посту секретаря губкома ВКП(б) и постаравшегося избавиться от соратников Зиновьева, квартира 23 стала настоящей коммунальной трущобой.

401

ЦГА СПБ Ф. 7965. Оп. 1. Д. 1028а. Л. 67–68, 71–72, 123–124.

Сам Сергей Миронович поселился в этом доме в квартире 20 в середине 1926 г. Вообще к концу 20-х гг. представители советской элиты уже не пытались создать иллюзию аскетического образа жизни. Жилье Кирова состояло из шести комнат; кабинета, библиотеки, столовой, спальни, мастерской, комнаты для прислуги и, естественно, ванной, кухни и двух просторных холлов. Постоянно в квартире жили два человека; сам Сергей Миронович и его жена. Несколько скромнее жил крупный партийный работник, позднее областной прокурор Б. П. Позерн. В январе 1923 г. он с семьей из 1-го Дома Совета переселился в кв. 97 дома 26/28. Рядом с представителями властей в больших общих квартирах жили обычные ленинградцы, повседневные практики которых были далеко не так благополучны.

В годы НЭПа советские властные и идеологические структуры не отказались полностью от классового принципа нормирования жилой площади. Это выразилось в системе оплаты жилья, размер которой определялся социальным происхождением и положением плательщиков. В короткий период военного коммунизма петроградцы вообще не платили за квартиры. Затем система внесения денег за пользование жилой площадью была возобновлена. В январе 1921 г. СНК РСФСР постановил отменить квартплату для рабочих. Продолжалось это примерно год. В начале 1922 г. в условиях хозрасчета была введена всеобщая система оплаты жилья и коммунальных услуг. Однако уже летом 1922 г. рабочим предоставили скидку за пользование электроэнергией и водой. За жилую площадь пролетарские семьи платили различные суммы, в зависимости от ставки главы семьи. Но в целом в бюджете рабочих затраты на жилье в первой половине 20-х гг. составляли всего 14 %. Значительно в более сложном положении были представители остальных социальных слоев населения города. Повышенный тариф охватывал так называемые «нетрудовые элементы», а также лиц «свободных профессий». Последняя формулировка была довольно расплывчатой, что весьма осложняло ситуацию. К. И. Чуковский отразил в своем дневнике «квартирные мытарства» лица «свободной профессии». Запись относится к 27 марта 1923 г.: «Вчера был на конфликтной комиссии в споре с домкомбедом, который с меня, как с лица свободной профессии, запросил колоссальную сумму за квартиру. Я простоял в прихожей весь день — очень тоскуя. Мое дело правильное — я действительно работаю во «Всемирной литературе», но у меня не случилось какой-то бумажки, которую достать раз плюнуть, и все провалилось» [402] . Система квартплаты с каждым годом становилась все более и более дифференцированной. В 1926 г. существовало уже более 10 категорий. Появлялись в период НЭПа и лица, пользовавшиеся льготами на оплату жилой площади. В 1923 г. в постановлении ВЦИК и СНК от 13 июня были определены дополнительные категории населения советского общества, имеющие жилищные привилегии. К их числу относились больные, требующие изоляции, ответственные советские работники и ученые, состоящие на учете в КУБУЧ [403] . В 1925 г. к списку льготников прибавились бывшие политкаторжане и ссыльнопереселенцы, а еще через два года привилегии получили и некоторые представители художественной интеллигенции [404] .

402

Чуковский К. И. Дневник (1900–1929). М., 1991. С. 240.

403

Жилищное законодательство. М., 1924. С. 109–114.

404

Жилищное законодательство. Вып. 3. М., Юридическое изд-во НКЮ РСФСР, 1927. С. 12–13; Бюллетень финансово-хозяйственного законодательства. 1927. № 49. С. 2031–2033.

Разрастание к концу 20-х гг. слоя льготников происходило на фоне изменения норм повседневной жизни, связанного со свертыванием НЭПа. Уже в 1927 г. объем жилищного строительства в Ленинграде, как и по всей стране, перестал поспевать за бурным ростом городского населения, во многом спровоцированным форсированной индустриализацией и насильственной коллективизацией. В городе стал остро ощущаться жилищный кризис. Самым простым выходом из него большевистским властям показалось возвращение к «квартирному переделу». Он, по сути дела, и возобновился в конце 1927 г. По постановлению ВЦИК и СНК РСФСР с 1 августа 1927 г. все граждане СССР, и в том числе ленинградцы, стали обладателями загадочного права на «самоуплотнение».

Оно и явилось юридическим основанием существования и успешного развития коммунальных квартир. Согласно этому удивительному праву, владельцы или съемщики квартиры и комнаты могли вселять к себе на излишки площади любого человека, даже не родственника. Излишком считалось все, что превышало санитарную норму — 8 метров. Вселенный жилец обретал право на площадь в данном жилище. Особые преимущества положение о самоуплотнении предоставляло научным работникам. Они имели возможность заселять лишние комнаты. «Право на самоуплотнение» необходимо было реализовать в течение трех недель. Затем вопрос о вселении на излишки площади решал не ее съемщик, а домоуправление!

Эта юридическая норма имела патологический характер, выражающийся в необходимости обязательной реализации права в строго указанный срок. За исполнением постановления о самоуплотнении следили ответственные квартиросъемщики немногочисленных коммуналок периода НЭПа. Особая роль отводилась домовым комитетам. Их председатели докладывали о жилищной ситуации в районные советы и отделения милиции. Излишки площади являлись формальным основанием для вторжения представителей домкома и районных властей в любое жилое помещение. Насильственная реализация «права на самоуплотнение» таким образом сопровождалась контролем за всеми сторонами повседневной жизни граждан. Ведь «самоуплотнению» в первую очередь подверглась категория «лишенцев», то есть лиц, лишенных избирательных прав в советской России. К их числу, согласно первой советской конституции 1918 г., принадлежали «а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли, б) лица, живущие на нетрудовые доходы, как-то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. д. в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники, г) монахи и духовные служители церквей и разных культов, д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также царствовавшего дома в России, е) лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой, ж) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором» [405] .

405

История Советской Конституции. 1917–1956. М., 1957. С. 155.

Эти категории населения постоянно находились под усиленным наблюдением органов контроля и сыска. Ущемление их общественно-политических прав в условиях советской действительности влекло за собой резкое ухудшение повседневной жизни. В весьма сложной ситуации оказался, например, родственник поэта Д. Хармса А. И. Русаков. Еще до революции выехавший в Париж, он решил в 1921 г. вернуться в Петроград, купил квартиру, открыл общественную прачечную и два детских дома. Но избирательного права он, конечно, в советской стране был лишен. В 1928 г. домовой комитет решил, что Русакову пора «самоуплотняться». Попытки владельца квартиры протестовать закончились тюремным заключением [406] .

406

Минувшее. Т.11. М. — СПб., 1992. С. 533.

В апреле 1929 г. ВЦИК И СНК РСФСР издали постановление об ограничении проживания лиц нетрудовых категорий в муниципализированных и национализированных домах и о выселении бывших домовладельцев из национализированных и муниципализированных домов. В документе подчеркивалось: «Президиумам городских советов и местным Исполнительным комитетам в городах и рабочих поселках надлежит не позднее июня 1929 г. издать местные постановления о выселении лиц нетрудовых категорий из муниципализированных и национализированных домов, а также о выселении бывших домовладельцев из ранее принадлежавших им муниципализированных и национализированных домов». Уже в июле 1929 г. людям, подлежащим выселению, представители домоуправлений вручили извещения о необходимости освободить жилую площадь. В случае отказа подчиниться постановлению выселение происходило административным путем.

Вся кампания была завершена в октябрю 1929 г. [407] Часть «бывших» была выселена в дачные местности, а большинство переместились в коммунальные квартиры. Жилищные условия многих ленинградцев значительно ухудшились. Обследование, проведенное ленинградским областным статотделом, выявило, что в 1927 г. «на жилой площади муниципальных владений Ленинграда проживало 26,5 тыс. лиц с нетрудовыми доходами. Занимали эти люди 223 000 кв. м. (8,3 кв. м на душу). В 1929 г. они уже занимают 160 000 кв. м.» [408] . Таким образом, в отношении этой части городского населения не соблюдались даже элементарные нормы расселения, обозначенные в принятом в мае 1928 г. обязательном постановлении Ленсовета «О порядке заселения во владениях Жактов освобождающейся жилой площади». В документе указывалось, что в Ленинграде четко соблюдается «средняя фактическая норма жилой площади» — 8,5 м². Она «…представляет из себя площадь, которая в среднем по Ленинграду приходится в настоящее время на человека. Ее не следует смешивать с нормой в 14 кв. метров, которая служит для исчисления квартплаты и является площадью, оплачиваемой по постановлению о порядке взымания платы, а также с санитарной нормой, определенной Наркомздравом в 9,1 кв. метров» [409] . Получалось, что у почти 30 тыс. ленинградцев размеры жилой площади становились значительно меньше установленной нормы.

407

ЦГА СПб Ф. 3199. Оп. 2. Д. 468. Л. 93, 94.

408

Вопросы коммунального хозяйства. 1929 № 4. С. 33, 34.

409

ЦГА СПб. Ф. 3199. Оп. 2. Д. 468. Л. 15, 17–18.

Подобное притеснение вызывало раздражение людей. Это было мгновенно зафиксировано органами ОГПУ. В секретных сводках ленинградского ОПГУ, поступивших в 1929 г. в обком ВКП(б), была отмечена возросшая враждебность «самоуплотняемых лишенцев». В 1931 г. прокатилась новая волна чисток служащих, в результате уволенные автоматически подлежали выселении: из квартир. «Бывших» особенно активно преследовали за так называемые «излишки», то есть наличие жилой площади, превышающей установленную норму. Вдова генерала А. Д. Свиньина Евгения Александровна, не имевшая возможности покинуть родину и выехать за границу к семье дочери, коротала свой век в 9-ти метровой комнате в большой коммуналке. Но весной 1932 г. домовый комитет решил выселить ее. В письме к родственникам Е. А. Свиньина с горечью отмечала: «…они в акте поставили мне обвинение… так как я не трудовой элемент, а бывший человек, надо меня переселить еще в худшую комнату… куда же мне деваться, если даже в таком углу нельзя будет ютиться» [410] .

410

Свиньина Е. А. Письма в Париж // Звезда. 1997. N 11. С. 72, 73.