Повседневная жизнь викторианской Англии
Шрифт:
В конце 1858 года премьер-министр Дизраэли выс- сказал свое мнение о наследнике престола: «Я сидел рядом с принцем Уэльским за ужином, и сердце мое переполнялось радостью! Интеллигентный, знающий, с исключительно приятными манерами!» А ведь Виюго- рия как-то признавалась в письме к своей старшей дочери: «Берти – это карикатура на меня! Это само по себе плохо, а в мужчине – это просто ужасно! Ты, моя дорогая, несомненно дочь своего отца!»
Поразительно подобное признание для матери! Если бы Виктория не была известна своей необыкновенной привязанностью к мужу, то можно было бы заподозрить, что Берти произошел совсем от другого корня. Однако она повторяла эту фразу и своему сыну. Отношения между ними всегда были сложными!
При поступлении в Оксфордский университет ему не разрешили поселиться вместе с другими студентами. Для наследника была снята квартира, где он находился под постоянным
В 1858 году наследник посетил Турин, куда он был приглашен королем Виктором-Эммануилом И. Виктория не была рада этому. Она боялась, что грубоватые манеры итальянского короля послужат плохим примером для ее сына. Однако были и другие причины для ее переживаний, что можно видеть из письма, поступившего перед отъездом наследника в посольство Сардинии в Лондоне: «До нас дошли сведения, что ее величество опасается отпускать наследного принца в Турин, боясь, что возникнет опасность потери им невинности. Настоятельно прошу уверить, что если наследник приедет со всеми своими бесценными качествами, то вместе с ними он и вернется! Нами будут приняты все меры, чтобы в Турине не случилось ничего подобного!»
И действительно, итальянские власти так плотно опекали принца, что его «бесценные качества» были сохранены.
Летом 1861 года принца послали в военный лагерь со строжайшей дисциплиной. Принц Альберт настоял, чтобы его сын был приписан к гренадерскому полку и одет в полковничий мундир. Там наследник не только осваивал военное дело, но и учился выстраивать отношения с офицерами своего полка. Дважды в неделю он накрывал стол для старших офицеров и еще раз в неделю приглашался в другие полки. Оставшиеся вечера он проводил в тиши, занимаясь или читая книги. У Берти сложились настолько дружеские отношения с офицерами своего полка, что, заботясь о нем, они решили привести к нему привлекательную актрису Нелли Кларк. Все эти вояки имели любовниц и подружек, и им казалось странным, почему наследник не может ощутить всех радостей походной жизни. Его помещение находилось в центре лагеря, но несмотря на все преграды, верные друзья смогли доставить ему в полночь симпатичную девушку. Вскоре после возвращения наследника в Кембридж мисс Нелли Кларк стала хвастать своим знакомым в Лондоне, что она лишила невинности принца Уэльского. Скандал разразился в ноябре, вскоре после дня рождения Берти – ему исполнилось двадцать лет. Принц Альберт учинил расследование этого дела и выяснил, что ситуация с актрисой Нелли Кларк действительно имела место.
16 ноября он написал сыну, что, узнав обо всем, почувствовал такую сильную боль, какой не испытывал никогда в жизни! «Ты не должен, ты не смеешь не оправдать нашего доверия!» 25 ноября принц Альберт отправился в Кембридж к своему сыну, чтобы, выслушав кающегося грешника, простить его. Через несколько дней он почувствовал себя больным и пожаловался старшей дочери: «Переживания и сожаления о предмете, о котором я молю не спрашивать меня, совершенно лишили меня сна. Я совершенно обессилен». Через неделю у него поднялась высокая температура, начался тиф и 14 декабря он умер.
Королева Виктория была вне себя от отчаяния и винила старшего сына в смерти любимого Альберта.
Тщетно министры пытались убедить Викторию, что для молодого человека естественно увлекаться актрисами. Она не желала ни видеть Берти, ни слышать о нем. В конце концов было принято решение отправить его в путешествие по Ближнему Востоку, после чего женить принца на красавице принцессе Александре, пока Берти и сам был не против этого.
Когда же в поездке он получил письмо от Виктории, в котором она, оправившись от шока, была добра к нему, то был настолько счастлив, что это не осталось не замеченным для окружающих. Один из сопровождавших его приближенных говорил позже: «Я бы желал, чтобы вы видели лицо принца Уэльского, когда он читал письмо от королевы! Оно сияло от удовольствия!»
Наследник любил свою мать и нуждался в ее любви так же, как и самый обыкновенный человек. Викторианский век был жесток, и недостаток любви, чувствовавшийся во всех семьях, происходил от убеждения, что строгость воспитывает, а любовь балует и портит детей. Сын Эдуарда VII, Георг V, был также очень строг. Его дети по раз и навсегда заведенному порядку приходили на завтрак без пяти девять,
В бедных же семьях многие дети в пять лет уже начинали работать, так как даже их мизерный заработок являлся подспорьем в семье. Если они были моложе пяти лет, то родители оставляли их под присмотром нанятых для этого женщин, которые часто усыпляли малышей с помощью алкоголя. Если матери работали на дому, склеивая коробки для спичек, скручивая сигары или изготовляя щетки, дети помогали и работали порой по 15 часов в день. В деревнях бедные вдовы, чтобы заработать немного денег, часто организовывали школы в своих домах. Дети разного возраста учились в одной комнате, используя весьма ограниченное количество книг. Такая учительница (dame)умела только читать и писать. С ее помощью дети тоже учились алфавиту, но главное, что время, которое они проводили в школе, давало возможность их матерям спокойно зарабатывать деньги. Но многим женщинам приходилось оставлять своих чад без присмотра, и тогда они оказывались во власти улицы. Хроника 1860 года указывала, что за пять лет в одном из районов Лондона было убито 278 детей, более 60 утонули в Темзе, каналах и прудах, около сотни было найдено мертвыми под железнодорожными мостами, в подвалах и т. д. И это только те случаи, о которых полиции было известно. Дети из бедных семей, достигнув пятилетнего возраста, уже работали. На ткацких фабриках их тоненькие ручки могли пролезть в такие узкие места в станках, куда не доставали взрослые.
«В огромном жарком и влажном цехе в два ряда стояли станки, двигавшиеся сначала вперед, а потом назад.
Тим, которому было тогда пять лет, ползал под ними, собирая кусочки хлопка, скатившиеся на пол и свисавшие с рабочей платформы. Братишка, в прямом смысле слова, работал не поднимая головы, потому что машина снесла бы ее при движении назад. Ему также в любую минуту могло повредить ногу, если бы она попала в рельсы, по которым двигались колеса, или отрезать руку, потому что невозможно было приноровиться к ритму станка. Двигаясь медленно вперед, механизм стремительно набирал скорость при возвращении, заставляя Тима проворно откатываться назад. При этом на него постоянно кричал надсмотрщик, и мальчишка боялся, что скоро у него уши вытянутся как у осла, оттого что их постоянно дерут взрослые. Некоторые из них даже не постеснялись Нэнси, и ей пришлось закусить губу, чтобы не броситься на защиту брата. Она понимала, что не только не помогла бы ему, а сделала бы еще хуже. Как только бы она вышла из цеха, на мальчишку накинулись бы с бранью и побоями. Десять минут, проведенные на ткацкой фабрике, показались Нэнси вечностью, а Тим должен был работать там по двенадцать часов в день!»
Многие получали увечья на всю жизнь, сплошь и рядом можно было увидеть детей с отрезанными пальцами и руками. А какой невероятный шум стоял на фабриках! Мальчишки завидовали помощникам трубочистов, которые, по крайней мере, не должны были находиться целый день в гремящем аду, где летала хлопковая пыль. Правда, и перепачканным в саже чистильщикам каминов было не легче. Взрослые трубочисты нуждались в маленьких помощниках, с помощью которых они могли прочищать дымовые отверстия. Перед тем как ребенок начинал свою работу, заключавшуюся в том, чтобы забраться в узкое отверстие трубы и очистить его от забившихся продуктов горения, мастер неделями втирал ему перед огнем соль в коленки и локти, до тех пор, пока не появлялась кровь. Эту жутко болезненную процедуру трубочист проделывал не из садистского удовольствия. Делалось это с целью огрубления кожи, чтобы придать ей нечувствительность к легкой боли. И в случаях, где сейчас просто надели бы наколенники и налокотники, в XIX веке, отбросив сантименты, заткнув уши, чтобы не слышать щенячий визг, подготавливали ребенка к работе. Потом, правда, это помогало мальчишкам, которые уже не боялись ободрать локти и коленки, втискиваясь в узкие дымоходы. Опасность для них заключалась в другом, как бы не сгореть живьем и не задохнуться от дыма, когда слуги разжигали камины, не зная, что бедняги прочищают трубу