Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков
Шрифт:
Он погиб, потому что был верен рыцарским и куртуазным доблестям, и теперь весь Юг, где его все поддерживали, погружен в печаль. Но украшенному львом знамени Симона де Монфора не суждено долго развеваться над укреплениями Каркассонна, города, который король Франции уступит именитому крестоносцу в 1215 году. Монфор погибнет в 1218 году под стенами Тулузы: метко пущенный рукою мятежной женщины камень размозжит ему голову… Вот какую эпитафию, ироничную и одновременно проникнутую отчаянной скорбью о тех, кто пал от руки Монфора, написал Аноним в «Песни о Крестовом походе против альбигойцев»:
…Будь кто из вас учен / И вздумай надпись ту прочесть, которой граф почтен, / Узнал бы этот грамотей, что граф Монфор причтен / К святым, что, стало быть, в раю вкусит блаженство он, /Сторицей Бог ему воздаст, как то гласит
262
«Песнь о крестовом походе против альбигойцев». Пер. И. Белавина. Лесса 208, ст. 3—16.
Сторонник графов Тулузских, Аноним активно использует словарь трубадуров, чтобы выразить свою пылкую приверженность католической вере и одновременно яростную враждебность к крестоносцам, будь то клирики или миряне:
В чем смысл жестокой сей войны? Тут есть простой ответ: / Бог власть и землю тем дает, в ком видит Правды свет! / Пускай возвысился Обман, заткнув Закону рот, / Не вечно властвовать ему, возмездие грядет. / Пусть ныне Рыцарство и Честь унизил наглый сброд, / Но расцветает вновь цветок и семя плод дает, / И вот наследник молодой с Монфором спор ведет / За край, за вотчину свою, за весь свой древний род, / И Крест идет войной на Льва, что никнет от невзгод [263] .
263
Ibid., лесса 160, ст. 1–9.
Увы, всем прекрасно известно, что спустя десять лет на паперти Нотр-Дам «лев» заставил поникнуть «крест» и молодой граф Раймон VII отдал Капетингам и свою землю, и свою наследницу.
Сирвента в полной мере становится орудием политического сопротивления и защиты ценностей куртуазного универсума трубадуров. Перо окситанских поэтов постоянно выводит название символа доблести южан — термин paratge. Первоначально paratgeв южнофранцузской культуре означало «благородство по рождению»; однако постепенно, под влиянием моральных ценностей, проповедуемых трубадурами, оно изменяется и начинает обозначать «благородство сердца». Вспомним о куртуазной дочери виллана, пастушке Маркабрюна; пастушка низкого рождения, тем не менее она оказывается вполне куртуазной и по своим душевным качествам, и по сообразительности.
Золотой век остался в прошлом. Как бы продолжающие славить его трубадуры ни желали его вернуть, усилия их напрасны: мир постарел, мир сошел с ума; но если, по их мнению, старое дворянство XII столетия сгинуло во время гонений (трубадуры считают его погибшим, тогда как на самом деле оно просто приспосабливается к новым условиям), из его пепла возрождается новое поколение граждан — не дворянского рода, но с благородным сердцем. Спустя век после падения Монсегюра семь «трубадуров» города Тулузы провозглашают себя «единственными и подлинными наследниками» трубадурского искусства. Они организуют Академию Веселой Науки ( Consistori del Gai Saber) [264] , дабы возродить поэтические традиции трубадуров и «поддержать» искусство куртуазной любви, прославленное знаменитыми окситанскими поэтами.
264
Voir Hasenohr G. et Zinl М. , op. cit., p. 329–330: «Consistori dela subregaya companhia del Gai Saber». ( В оригинальном издании знак этой сноски пропущен
В наши дни одна американская исследовательница назвала XIII век «веком Благородства» [265] . Возможно, этим определением она хотела подчеркнуть, что из времени, «исполненного горя и тоски», родилась целая литературная эпоха, наполненная катаклизмами, эпоха, когда во весь свой громкий и насмешливый голос звучали сирвенты, когда кансоны, повинуясь велению души, превращались в молитву, а окружающая жизнь — в ад, и поэт из родных мест отправлялся в чужедальние страны. Там бедный файдит надеялся обрести кров и пристанище при пока еще гостеприимном дворе; увы, теперь несчастный изгнанник гоним отнюдь не прекрасной, но жестокосердой дамой, а властью, заключившей союз с Церковью и королем.
265
Ghil E. M. L’Age de Parage. Essai sur le po'etique et le politique en Occitanie au XIII-е si`ecle, New York, Peter Lang, 1989.
Горестный настрой трубадуров порождает поэзию сопротивления, «сражающийся trobar». Сирвента, написанная около 1230 года, единственная из принадлежащих перу трубадура Бернарта Сикарта де Марведжольса из Лозера, посвящена королю Жауме I Арагонскому, прозванному Завоевателем; она может считаться поистине образцовым манифестом, направленным против общества, развращенного клириками и французами:
Из глубины своей тоски / Извлек сирвенту я, чьи строки обжигают […] и трудно описать мне / Гнев и печаль, которые меня обуревают, / Ибо я вижу, как в мире нашем всё перевернулось: / Они Закон попрали: / Им нипочем ни Клятвы и ни Вера! […] Я всякий день скорблю, / А по ночам вздыхаю, / Когда не сплю и даже когда сплю! / Куда ни повернись, / Везде я слышу, как рыцарь куртуазный / Смиренно «сир» французу говорит: / Французы пощадили нас: / Пусть выгоду свою при этом соблюдут; / Иначе я не вижу у них иного Права… [266]
266
Bec P. Anthologie… op. cit., p. 278–282.
Закон Господа Бога и земных сеньоров нарушен: клятвы верности, на которых зиждется вассальная система южнофранцузского феодального общества, не имеют иных гарантий, кроме чести — как сеньора, так и его вассала; французы же, к которым примкнула значительная часть сеньоров-южан, в том числе и родовитое дворянство, из-за пристрастия к наживе извратили понятие клятвы. Христианская вера также подверглась искажению из-за продажных и лживых клириков, и теперь «Благородство отступает. А знатные роды оскудели и принижены» [267] .
267
Ibid., p. 280, v. 65–68.
Когда французы заняли Тулузу, тамошний трубадур Гильем де Фигейра, родившийся около 1195 года, вынужден был отправиться в изгнание в Ломбардию. С ранней юности став изгнанником-файдитом, он сочиняет сирвенту из двадцати трех строф общим объемом в сто шестьдесят один стих. Это самая смелая сатира во всей южнофранцузской литературе, острие которой направлено против Рима и папства:
Рим, ты корень зла. /Ласкова, мила, лесть твоя подла… Рим! Ты закоснел во лжи и преступленьях…/ Рим! Ты вор в ворах, / И, что себе ни сцапай, / Ты в чужих краях все держишь цепкой лапой… / Рим! Любой ценой — насилья иль подвоха — / Жрешь ты кус чужой, когда лежит он плохо. / Агнца вид святой состроил ты, пройдоха, / Лют, как волк иль змей [268] .
268
БВЛ, c. 133–139.