Повстанцы
Шрифт:
— Не скупись, Кедулис, — снова принялся уговаривать войт, по-приятельски толкая в бок старика. — Катрино жалованье пан чистоганом выплатит. Что ты пропьешь — то твое. А корчмарь обождет. Эй, корчмарь! Кварту! И селедку с луком. Кедулис дочку в имение отправляет. Почти что как свадьба, надо вспрыснуть.
Корчмарь, подав водку с закуской, чертил на стене лишь одному ему понятные знаки. Жандарм со стражником, курившие у дверей, перекочевали на лавку, поближе к собутыльникам. Приказчик подмигнул войту.
— Кедулис, — смекнул тот, — нехорошо
Повторять приглашение не пришлось. Но кварта уже была пуста. Войт, приказчик и десятский чувствовали себя в самый раз, да и Кедулис поглядывал смелее.
— Корчмарь, полгарнца! — рявкнул он, стукнув посудиной по столу. — И селедку с луком!
Тот возился у шкафов неохотно, но авторитет войта перевесил недоверие к Кедулису. Полугарнцевая и сельдь появились на столе. Глиняная чарочка снова заходила по кругу, языки ворочались все проворнее. Чем больше пили, тем чаще звучало имя Катре. Ее будущая служба у пана Скродского, видно, возбуждала у челяди любопытство и зависть.
— Скажи-ка на милость, Кедулис! — горланил войт. — Не серчай! Уж каким ты казался замухрышкой! Сколько раз я на тебя собирался пану донести! И постройки запущены, и поле плохо обработано, и скотина твоя еле ноги волочит. Э, думаю, а ну его к лешему! Пусть себе небо коптит. Мало ли таких! С одним делом тебе повезло — с дочкой. Вот и попробуй скажи, что девке не надо красоты! Что красная девка — не клад!
Все покатывались с хохоту, а пуще всех — стражник с жандармом.
За прибаутками и разговорами никто не обратил внимания, как вошли четверо молодых, рослых мужчин, сели с другого конца стола, потребовали полкварты водки, распили по чарке и стали с любопытством прислушиваться к застольной беседе. Корчмарь не зажигал огня, в два окошка с запада еще светили закатные зори, а в окно с противоположной стороны сочилась темнеющая синева. В сумерках сероватым облачком плавал дым от трубок, белел длинный стол, чернели силуэты голов.
Приказчик Карклис похлопывал Кедулиса по плечу и скрипучим голосом попрекал:
— Прятал ты дочку, Кедулис. На барщину не пускал. Я бы заставил поплясать твою раскрасавицу. Была бы у меня шелковая, как овечка. Эх, люблю пригожих девок погонять!
Но возмущенный войт злобно прикрикнул:
— Попридержи язык, дуралей! Не по твоему носу Кедулите! Она будет в панских хоромах разгуливать. Не ты, а она тебя погоняет! Как бы тебе не пришлось у ней ручки целовать.
Десятский и жандарм с полицейским помирали со смеху.
Но Карклис упорствовал!
— Как она там погуляет, это мы посмотрим. А до сей поры кем она была? С Бальснсом любовь крутила! А захоти я — сто раз бы ее Бальсиса в корыте у Рубикиса разложил!
— Никогда она с Бальсисом не хороводилась! — с неожиданной яростью закричал Кедулис. — Бальсису бы моим зятем ни в жисть не бывать.
Услышав эту фамилию, жандарм и стражник
— Бальсис? А где теперь Бальсис? — не выдержал жандарм.
— Ищи волка в лесу, а не на большаке, — презрительно осадил его войт. — Да и сам ему в когти не попадись. С Бальсисом, брат, шутки плохи!
— Нам бы его только схватить, — хорохорился стражник. — Сразу руки в железки — и в кутузку сукиного сына!
Тут заговорил десятский:
— Толкуют, будто Бальсис в чащу ушел, разбойников собирает, чтоб поместья громить.
— Не Бальсис, — поправил приказчик, — а Пранайтис. Этот будет за свою девку Еву Багдонайте мстить.
— А я слыхал, что Дзидас Моркус, — перебил войт. — А вернее сказать — все втроем.
— Эх, не угодили они, чертовы дети, драгунам в лапы! Не пришлось бы нам теперь, как собакам, их следы разнюхивать! — сокрушался жандарм.
Десятский боязливо, приглушенным голосом решился открыть секрет:
— Вчера, как возвращался из Крекенавы, видал в лесу Пранайтиса.
Все уставились на десятского.
— Брешешь! — не поверил войт.
— Не сойти мне с этого места! — божился тот.
Жандарм злобно ощерился:
— А властям донес?
— В Сурвилишкис дал знать? — вмешался стражник.
— Мне первому сразу же надо было сказать, — крикнул войт.
— Так они вчетвером были! — оправдывался десятский.
— Час от часу не легче! — заорал жандарм. — Мы бы помощь из Паневежиса вытребовали.
— Зачем из Паневежиса? — кипятился стражник. — Мы бы сами с несколькими ребятами из поместья их изловили. Награду бы заработали. Медаль! С Бальсисом или Моркусом, может, потруднее, а уж Пранайтиса живо бы скрутили!
Четверо сидевших на другом конце встали и как ни в чем не бывало подошли к спорщикам. Никто не успел и ахнуть, как двое схватили жандарма и стражника за руки, а другие двое мгновенно отобрали у них пистолеты. Приказчик и войт бросились было на выручку, но получили по такой затрещине, что закачались и шлепнулись на лавку. Тем временем подскочили и те четверо, что походили на шляхтичей, и помогли совладать с носителями власти.
Во время общей свалки Кедулис с десятским успели юркнуть в самый темный угол и улизнуть за дверь. Одного из нападавших они узнали: Пранайтис!
Нападавшие схватили и вывели врагов во двор, пригрозив кулаками, загнали под навес. Там, в углу, торчали две складные колодки, в которые забивали рекрутов. Одна колодка, как нарочно — на четверых. Усадили жандарма, стражника, войта и приказчика у задней стенки, просунули ноги в вырубленные отверстия нижней колодки, верхнюю захлопнули, а края накрепко забили железными крючьями.
Войт с приказчиком тоже узнали Пранайтиса.
— Юозас, — взмолился войт. — Отпусти. Что я тебе дурного сделал?