Повстанцы
Шрифт:
Пятрас вернулся к Пранцишкусу и нашел там еще несколько незнакомых мужчин и шляхтича Дымшу, который о чем-то оживленно толковал. Но Пятрас не прислушивался. Сел на землю, откинулся к сосне и так и остался сидеть, ничего не видя перед собой.
А на лужайке снова всколыхнулись люди. Кто-то крикнул, что нужно выбрать начальника гулянья.
— Не начальника, — откликнулся другой. — Короля праздника!
Эта мысль всем очень понравилась.
— Короля, короля! — слышалось со всех сторон.
Как нарочно, посреди поляны проходил пан Винцентас
— Панове, называйте кандидатов! — воскликнул тот, что первым задумал выборы.
— Пан Белазарас, выберем Белазараса! — послышалось со всех сторон.
Молодежь бросилась к Белазарасу, подхватила и стала подбрасывать его с кличем "Виват король!"
— Виват! Виват! Виват король! — кричали все собравшиеся.
Когда умолкли овации, новоизбранный властелин горделивым жестом приказал играть мазурку. Грянула музыка, и "монарх", подав руку оказавшейся поближе даме, пошел в первой паре. Всех охватило веселье. Плясали мазурку и суктинис, польку и кадриль и все, что кому вздумается, что только умели исполнять музыканты.
Когда все устали и музыка затихла, с другого конца поляны, где столпилось множество людей, раздался звучный мужской голос. Кто-то начал речь. Все встрепенулись и поспешили к оратору. Пробегая мимо Пятраса, два паренька крикнули:
— Мацкявичюс говорит!
Пранцишкус и его собеседники устремились вслед за ними, а Пятрас остался один. Странное безразличие не позволяло оторваться от этой сосны, на которую он опирался всем телом. Хорошо было ощущать, как понемногу угасают волнение и страстный порыв.
Вдруг возле Пятраса что-то зашуршало. Он повернул голову. Бородатый мужик внимательно смотрел на него.
— Не узнаешь, Пятрас?
— Юозас! Ты?!
Мгновенно Бальсис стряхнул с себя оцепенение, вскочил, схватил Пранайтиса за руку.
— Не идешь проповедь слушать? — усмехнулся Пранайтис. — Что-то приуныл, как в воду опущенный…
— Пустяки… Устал от танцев… — солгал Пятрас.
— Весело с панами? — в голосе Пранайтиса дрогнула злобная нотка. — Что же… пляшите, коли весело…
Нам с тобой не по дороге… Тут у всех зубы белые, только как знать, что за теми зубами…
Он уже собрался уходить, но Пятрас удержал его за руку.
— Юозас, шуток не понимаешь?.. Садись, потолкуем.
Пранайтис смягчился:
— Зайдем за те кустики. Тут больно все на виду… Черт меня попутал! Не удержался и я, чтоб тут не повертеться… Зря. Хорошо хоть, что тебя встретил.
Они отошли за кусты, сели. Но разговор не
Пранайтис избегал ясного ответа. Да, есть у него с несколькими смелыми молодцами надежное пристанище в зеленой чаще. Да, припугнули и порастрясли они одного-двух панов — жить ведь надо. Теперь, летом, перебиваться нетрудно, а к осени посмотрят. О завтрашнем дне они не слишком бедуют.
Глядел Пятрас на исхудалое, заросшее бородой лицо Пранайтиса, на драную одежку, и жалость стиснула сердце. Он пытался уговорить друга бросить опасный путь, где-нибудь в Жемайтии поискать хлеба почестнее.
Но Пранайтис и слушать не желал. Нет, дескать, у него иной дороги. Восстание готовят паны, и глупец тот, кто рассчитывает на улучшение жизни.
Он умолк, понурился и глубоко задумался. Молчал и Пятрас. С другого конца поляны слышался звучный голос, но слова доносились невнятно.
Наконец Пранайтис поднял голову, выпрямился, охватил руками колени и, впившись в Пятраса лихорадочно пылавшими глазами, заговорил, с трудом сдерживаясь:
— Отчего я с разбойниками связался?.. Отчего все мне опостылело?! Хочешь — скажу. Знаю, ты поймешь. Ева меня кличет… С прошлой осени, с того несчастья, нет у меня минуты покоя. Никому о том не говорю, вида не показываю. Знаешь — я не мямля… Умею себя в руках держать. Хотел прикончить Скродского и Рубикиса, имение поджечь. Потом стала мне Ева сниться… Как живая… Помнишь Кедайняй, того Гугиса, порох, крупного зверя?.. Уж я и тогда подумал — кто этот крупный зверь. А ты еще про Еву напомнил. Как вырвался я в Шиленай от солдат, места себе не находил. Опять стала Ева сниться. А насчет чащи я и прежде подумывал. Вот и ушел… А что мне?.. Теперь лето, в лесу благодать. Дичи хватает, малых зверюшек… А про крупного зверя я не забыл… Пусть придет осень… тогда…
Он не закончил и так и остался сидеть с блуждающими глазами. Пятрас ничего ему не сказал, не спорил, не уговаривал — он хорошо знал упрямый нрав друга.
А на поляне послышались выкрики и шум множества голосов. Речь, видно, закончилась. Пранайтис сквозь кустарник осторожно выглянул на поляну.
— Не беспокойся, — подбодрил его Бальсис. — Кто тебя тут узнает?
— Узнают — не узнают, а я привык остерегаться. Бояться никого не боюсь, пока это при себе.
Он вытащил из-под сермяги большой черный пистолет и подкинул его в руке.
— Отлично бьет! Обещал я и тебе достать. Но нам, пожалуй, нужнее. Ну, будь здоров. Люди начинают расхаживать.
Он спрятал оружие и быстро исчез в чаще.
Пятрас вылез из кустов и медленно побрел по краю поляны, озираясь — нет ли где Катре. Мимо прошли, переговариваясь, несколько мужчин:
— Мацкявичюс скажет, уж есть что послушать.
— Вишь, и он говорит, не надо за землю платить.
— Панам его речь не больно по вкусу.
— Где там! Землю из рук выпускать неохота.