Повстанцы
Шрифт:
На улицах шествие быстро разрасталось. В его ряды вливалось множество мещан, ремесленников, запоздавших на богослужение крестьян. Когда хоругви появились под окнами начальника паневежского гарнизона полковника Добровольского, за ними уже теснилась огромная толпа. С изумлением и тревогой взирал полковник через окно на волнующееся море голов. Ему было известно: сегодня, двенадцатого августа, — годовщина унии Литвы и Польши, шляхта устраивает манифестацию, но на такое скопище он не рассчитывал. Воспрепятствовать? Разогнать? Слишком поздно, невыполнимо, да и нет приказа от генерал-губернатора. Но он хочет
— Мотеюс, — кликнул он лакея, — оденься как следует и ступай с этой процессией. Потом расскажешь, что там было.
— Да там полиция, господин полковник, и переодетые жандармы, они вам обо всем доложат. Боюсь, как бы по шее не надавали, а то еще, чего доброго, вздернут!
— На полицию не полагаюсь. А ты не бойся. Ты здешний, и по-литовски умеешь, и по-польски.
Мотеюс ушел, а полковник продолжал наблюдать за шествием. Что за обилие всяких нарядов! Не зря уже целый месяц не пробьешься к паневежским портным и сапожникам!
Приблизившись к лесу, шествие расстроилось. Задние проталкивались, торопились обогнать передних, занять места у столов, опасаясь, что далеко не всякому удастся отведать праздничных лакомств. Так оно и случилось. Одержали верх те, кто посильнее и понапористее. Едва только за деревьями показалась поляна с рядами столов, поднялся неописуемый шум и сумятица. Все бросились к яствам, крича и толкаясь. Не помогали ни окрики, ни уговоры, ни приказания распорядителей. Первые столы еле выдержали такой натиск. Еще немного, и столы были бы опрокинуты, растоптаны, уничтожены.
К счастью, в конце поляны, в отдалении друг от друга на бревнах стояли огромные бочки с пивом, а на ветках висело множество глиняных кружек. Вдруг с шумом выстрелила пробка, и фонтан пенистой жидкости, шипя, ударил вверх. Большинство мужчин кинулось туда, и давка у столов ослабла. Когда толпа рассеялась по всей поляне, дворовые, лакеи, горничные, служители и специально приставленные люди начали подносить со стоявших поодаль подвод новые запасы кушаний.
Пока деревенские топтались на поляне, паны удалились на лужайку, где на мураве раскинулись белые скатерти с закуской и бутылками вина. Началось поглощение съестного — время обеденное, у всех разыгрался аппетит. Но немало было и таких, особенно из барщинных крестьян, прибывших сюда по панскому приказу, которые в худой одежке робко жались поодаль, под деревьями, и молча глядели на шумных едоков, кое-кто жевал вытащенный из кармана сухой хлеб или ломтик сушеного сыра.
Вскоре с яствами покончили. Все больше людей собиралось на поляне, нетерпеливо поглядывая на музыкантов, рассевшихся на бревнах с инструментами в руках.
Вдруг кто-то, указывая кверху рукой, закричал "Виват!" На краю поляны, на самой высокой сосне, ярко озаренное солнцем, затрепетало малиновое знамя с белыми эмблемами витязя и орла. Тысячи "Виват!" разнеслись по лесу, сотни рук размахивали платочками, приветствуя символ национальной славы.
В ту же минуту музыка грянула танец "суктинис". Всколыхнулась, закипела вся поляна. Молодые панычи подхватывали сельских девушек, а парни, что посмелее, кинулись к одетым по-деревенски барыням и барышням. Минуту спустя пустились парами даже и робкие барщин-ники, ободренные общим воодушевлением.
У Пятраса Бальсиса
Когда Пятрас его окликнул, Пранцишкус немного оживился.
— По крайности, один свой человек отыскался, — сказал он, здороваясь. — А я уж думал, не влип ли ты.
— Ничего, живу спокойно. Ищейки Скродского так далеко не разнюхают.
— Не идешь с барынями плясать? — подтрунивал Пранцишкус.
— Тебе-то понятно, к чему это все? Коли разумеешь, так скажи и мне.
Пранцишкус пренебрежительно повел плечами:
— И мне невдомек. Говорят, какую-то унию поминают. Дескать, теперь мы все — паны и мужики — будем равными. Ровней станем, как за панов головы сложим.
— Мацкявичюс говорит: коли жизнь отдавать, так уж за себя и за свою землю.
— За это мы бы на смерть пошли и без ихних яств и питий.
— Но скажи, Пранцишкус, — переменил разговор Пятрас, — где Катре? Может, приехала?
— Здесь, — кратко ответил возница.
— А как ей в поместье?..
— Вроде ничего. Часто ее вижу. Не жаловалась. Дочка пана приехала, отца взнуздала.
О многом хотел расспросить Пятрас, но в это время взвилось знамя, и снова заиграли суктинис.
Пятрас глянул налево и увидел, как господа — мужчины и женщины — устремились с лужайки на поляну. Вслед за ними, сопровождаемые каким-то панычом, бежали Ядвига Скродская и Катрите. У Пятраса даже сердце замерло. Он кинулся вперед, но какой-то пан перехватил улыбающуюся Катрите, и оба закружились в бурной пляске.
Пятрас побледнел, остановился и, провожая их глазами, процедил, стиснув зубы:
— Помещичья шкура!..
Но тут к нему подскочила Ядвига. Поблескивая глазами, склонив головку на плечо, капризно спросила:
— Вы сегодня со мной не потанцуете?
И вдруг непонятная одурь замутила голову Пятрасу. Схватив Скродскую за талию, он, как вихрь, метнулся на поляну. Чуть не сбив с ног попавшуюся по дороге пару, он очутился с панной посредине площадки. Вертел ее, поднимал и бросал, как перышко, сам не зная — зачем. То ли потому, что держит в объятиях дочь своего заклятого врага и может швырять ее, как щепку. То ли потому, что этим неистовством хочет отомстить Катре. А на деле у него не было ни мыслей, ни желаний, только накопившаяся за долгое время душевная боль кипела и прорывалась в этом бешеном танце.
Ядвиге сначала пришлась по душе такая страстность молодого и сильного парня. Сжатая его крепкими руками, она кружилась, еле прикасаясь к земле, едва переводя дыхание. Но вскоре силы стали иссякать. Пробовала сказать, что устала и хочет отдохнуть, но он не слышал или не обращал внимания. Заглянув Пятрасу в лицо, Ядвига встретила такой мрачный взгляд, такое жестокое и упрямое выражение, что чуть не обмерла от страха. Сколько времени он швырял ее в толпе танцоров, она уже не давала себе отчета. Когда усталые музыканты прекратили игру, Пятрас оставил ее на краю поляны. Двое подоспевших панов подхватили еле живую панну и взяли ее под свое попечение.