Повязанные кровью
Шрифт:
– Иерусалим? Новоиерусалим получается? Где-то там?
– Черт меня дери, - еле слышно произнес Денис.
– Да я же точно знаю, как его найти. Знаю, Фарид! Я укажу на карте точку его тюряги с точностью до ста метров...
– Как?
– Не скажу.
– решительно ответил Денис.
– Выдержим тайм-аут. Если я тебе скажу, ты тут же бросишься в атаку. Все-таки выдержим тайм-аут.
Фарид прокашлялся, что выражало у неё крайнюю степень обиды, но сказал деловито.
– Хорошо. Я в этот перерыв займусь чисткой автомата. Не помешает?
Денис
– Может быть...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭТИ - БУДУТ УБИВАТЬ!
глава 1
Время тянулось медленно, а может быть, и вообще остановилось. В подвале было перманентно темно, только через крошечную вентиляционную дырку, под самым потолком можно было определить: светиться - день, не светится - ночь. Керосиновая лампа на ящике тоже давала мало света сквозь закопченное стекло, зато нещадно воняла и поддавала жару в дневные часы.
Но Бориса Кожанова более всего удивляло то, что он не страдал до изнеможения в своем заключении. Он умел управлять своим настроением и психикой, умел "уйти в себя" в мир своих мыслей и чувств. Ему хватало для спасения от скуки материала опыта двадцати двух лет жизни и громадного количества прочитанной литературы. Можно сказать, что он был прирожденным сидельцем в одиночке.
Сам себя он в эти часы сравнивал со знаменитым Шлиссельбругским заключеннным народовольцем Николаем Александровичем Морозовым, который томился в каземате двадцать один год, вел там активную научную работу, вышел несгибаемым и известным ученым и потом жил ещё долго, общего жития его было девяносто один год; с 1854 до 1946.
Научной работы Борис вести не мог, поскольку бумагу ему не давали, книг выписывать не позволяли, кормили два раза в день, и через день выносилось ведро параши. Часами напролет он лежал на надувном матрасе, неторопливо проворачивал в мозгу набегающие мысли, унынию не предавался, а все случившееся с ним воспринимал со смешком. Быть может, он был фаталистом, а потому считал, что с роком и судьбой спорить бессмысленно, что случится, то и должно случится.
Во всяком случае, такого порота событий, который произошел при его встрече с депутатом Афониным предвидеть он не мог, а потому и предохранительных мер никаких не принял - даже не сказал друзьям как собирается найти и поговорить с депутатом.
Логово депутата Борис нашел без ухищрений и затруднений. Попросту приехал в Крылатское, нашел депутатский дом, возле дверей расспросил скучающих бабуль, где таковой-то избранник народа проживает, вечером нажал на соответствующую кнопку домофона и энергичный голос спросил.
– Кто там?
Ответ у Бориса был подготовлен.
– Ваш соратник, Максим Иванович, по борьбе в октябре девяносто третьего года.
– Кто именно?
– прозвучал настороженный ответ.
– Рядовой солдат.
Замок щелкнул, Борис поднялся на лифте на двенадцатый этаж, Афонин встретил его в открытых дверях - плотный, усатый, внимательный, с незначительной трусоватостью в глазах. Первый вопрос ,
– Чем я вам могу служить?
– Я вернулся из бегов... Сами понимаете, прятался после тех событий... Мне бы нужна работа.
Борис собрался разыграть простачка, хотя и понимал, что быстро сорвется, и выдаст себя с головой.
– Четыре года прятался?
– на розовом лице депутата вспыхнуло удивление.
– Да ведь через полгода всем была амнистия! Я сам вышел из заключения! И все забыто!
– У вас дело проще... А на моих руках кровь.
– Даже так?
– Получается так.
– И где же вы скитались четыре года?
Борис вспомнил, что рассказывал Денис и ответил уклончиво.
– Ловил рыбу на Каспии... Изумруды искал на Урале...Потом в Тихом Океане ноги мочил. По разному.
– Криминального следа не оставили?
– строго осведомился Афонин.
– Что вы! Я бы к вам не пришел.
Афонин демонстративно призадумался, потом спросил сухо.
– Что вы умеете делать? Профессия есть?
– Какая ж профессия, если меня мотало по стране буйным ветром?
– А чего бы вы хотели?
– Не знаю.
– поежился Борис.
– Устроиться в Москве, к делу прилепится.
Он уже видел, что чем дальше, тем больше не нравился Афонину и поначалу решил сменить свою роль.
– Но почему вы пришли именно ко мне?
– капризно спросил Афонин.
– Для меня события тех дней кончились, я теперь на другой платформе, или почти на другой. И боюсь, что мы уже не поймем друг друга.
Борька понял, что никакой другой роли не сыграет и пора быть самим собой.
– Я понимаю, что вы лично перекрасились и утроились с комфортом. ехидно начал он.
– Ну, хоть какое-то занятие вы и мне можете подыскать.
– Я не перекрасился! Я остался на прежних и даже более крайних позициях!...Не обижайтесь.
– круто ответил Афонин и встал.
– Но я не смогу вам помочь...
– Значит так.
– Борька не шевельнулся в кресле.
– А ведь я не ответил вам "не могу", когда вы погнали меня штурмовать мэрию. И мой друг не отказался напасть на Останкино. А один очень глупый, но идейный мальчик по имени Виталик Соколов получил пулю в лоб потому, что послушался вашего призыва, Максим Иванович... У вас знатная квартира, вы опять в парламенте, а Виталик - в сырой земле.
– Сколько ты хочешь, чтоб убраться отсюда?
– сердито нахмурился Афонин.
И в этот момент Борис совершил ошибку, как оказалось в дальнейшем. Совершенно автоматически ответил.
– Сто тысяч долларов.
– Сколько?! Сто тысяч?! Почему именно столько?
– Ну, Максим Иванович, именно столько пообещал мэр Москвы за сведения о людях, покушавшихся на вице-мэра.
– Да я-то тут при чем?
– откровенный страх метнулся в глазах депутата.
– Ты что, парень, чердак у тебя поехал?