Пояс Ипполиты
Шрифт:
– Я хочу освобождать Синдику.
– Потерпи. Синдика, я думаю, никуда от тебя не денется. Как тебя зовут, зятек? Царем Фермоскиры хочешь быть?
– Его зовут Ликоп,- ответила вместо мужа Лота.- Но его признают царем только метеки и рабыни. Воительницы не признают.
– И не надо. Амазонок мы всех уведем на Синдику. Они спят и видят, как бы сесть верхом и помахать мечом. Ведь мы ради этого прибыли сюда.
– Чего ты задумал, дед?
– спросила Мелета.
– Ты, наверное, думала - вот дурной, старый дед, который круглосуточно сидит с удочкой, кормит нас рыбой, вместо того, чтобы думать о добыче пояса. А твой пояс для
– Ковырять землю плугом - тоже нет ничего хорошего,-сказала Лота.- Ни одну лучницу не заставишь умирать над плугом от истощения. Лучше умереть в бою.
– Ты, дочь моя, не права. Мелета, наверно, рассказывала вам - в царстве Годейры была агапевесса...
– Камышовая агапевесса,- уточнила Ферида.
– Ну и что же? Зато чуть не половину ваших телок увели скифы к себе, в степи...
– Я говорила Годейре - они мыть скифские котлы не будут,- сказала Мелета.
– Еще как моют. Ни одна не возвратилась от мужа.
– Может быть, скифы привязывают их к колесам кибиток? - заметил Митро.
– Не говори глупости, царевич. Ты слышал что-нибудь ш» любовь?
– Я и сам люблю.
– И я люблю. Всей жизни мне не жаль, которую я отдал на поиски моей Феридоньки. Так почему же мы думаем, что амазонок эта любовь не касается. Женщина создана, чтобы любить, а не воевать. И девы камышовой агапевессы поняли это.
– К чему ты говоришь такие слова?
– сказала Ферида.
– А вот к чему. Мы останемся здесь, чтобы уговорить амазонок пойти войной к берегам Боспора. Правда, это далеко, но...
– Ради войны они пойдут на край света,- сказала Лота.
– Там они помогут Митродору завоевать трон отца, и мы на радостях закатим такую агапевессу... Скифы их растащат по своим очагам скорее, чем за три года. Мы научим их выращивать зерно, виноград и тыкву.
– Почему тыкву?
– Ликоп засмеялся. Он впервые подал свой голос.
– Потому что грек может прожить без воды, без воздуха, но без тыквы он не жилец. И амазонки забудут свою каменную Фермоскиру, и не будет на свете мужененавистниц. Заодно мы поможем бедному люду Синдики...
– Что тебе, дед, до бедного люда. Уж не хочешь ли и ты выращивать тыкву?
– Тут дело не в тыкве, внученька, и во мне. Посмотри - напротив сидит будущий царь Боспора. Рядом со мной дочь - царица Фермоскиры, ты почти что богиня, зятек мой - муж царицы. А если взять Меотиду, там плюнуть некуда - попадешь в царя или царицу. А кто я? Морской бродяга, и больше ничего.
– Ты хочешь быть царем? Где?
– спросил Митро.
– Ты, Митро, посадишь меня в Фанагории вместо Гекатея.
– Это шкура неубитого барса,- заметил Ликоп.
– Верно. И потому не будем ее делить. Надо думать, что делать сегодня.
– Говори, дед. Мы готовы тебя слушать.
– Вечером, когда спадет жара, Лота, Ликоп и Бакид поедут через хутор в Фермоскиру. И возвестят о появлении Мелеты. Послезавтра утром мой «Арго» войдет в Фермодонт - пусть город встречает Священную. А дальше будет видно.
Вечером, когда Ферида и Мелета заползли в шалаш,
– Значит, ты решила убить Чокею?
– Я ее брошу в Фермодонт, на корм рыбам.
– Гнев ослепил тебя, внучка. А вспомни, кто тебя водил в селение Тай, кто охранял и помогал тебе? Чокея. Вспомни, кто управлял колесницей царицы Лоты - твоей матери? Тоже Чокея. Она не раз спасала ей жизнь. А как мудро и хорошо управляла она городом, пока тут тебя не было. Она еще поможет тебе, если ее ты оставишь в храме.
– Ни в коем разе!
– Не спеши, родная. Город останется без амазонок, здесь будут одни метеки и рабы, а Чокея сама метека...
– Но дед говорил о Ликопе и Митро.
– Дед обычный мужик, он не знает женщин. Лота поведет амазонок в Синдику и, ты думаешь, она согласится оставить любимого мужа здесь одного? Ты ведь тоже морем поедешь на Боспор - разве ты оставишь тут Митро!
– Упаси меня бог!
– Кому, кроме Чокеи, мы доверим храм и Фермоскиру?
– Я подумаю, родная. Ты, конечно же, права.
Город узнал о возвращении Священной с огромной радостью. Мелету в Фермоскире любили все. Она еще не успела завести неприятельниц. Даже храмовые амазонки, приверженцы Чокеи, даже Кинфия ждали Мелету и вышли на берег Фермодонта с раннего утра. Все верили, что Главной жрице храма непременно явится в сновидение Ипполита и скажет, где воры скрыли пояс. И одновременно все верили, что в городе будет порядок, что скоро Мелета соберет большой поход на земли фарнаков. К полудню эту веру укрепили радостью боги. На землю пролил хоть и небольшой, но благодатный дождь. Он прибил пыль на улицах, обмыл дома, деревья, освежил воздух. А ровно в полдень, когда солнце встало в зенит, на реке показалось долгожданное судно. На носу «Арго» стояла Мелета в белоснежном священном пеплосе, с алмазной короной на голове. За нею Лота и Ферида, Аргос и Митро. У всех в руках копья, на поясе мечи. Амазонки, особенно в торжественных случаях, не мыслили себя без оружия.
Весь берег Фермодонта, некуда упасть яблоку, заполнен по всему откосу людьми: воительницы, метеки, рабы и рабыни из колонхов.
Когда Мелета вступила на землю Фермоскиры, по берегу прокатилось тысячеустое «Хайре!». К трапу были поданы две квадриги: на одну встала Мелета с матерью и бабушкой, на другую встали Митро и Аргос. Искали Ликопа, он скрылся среди метеков. Народ кричал:
– Хайре, Священная! Хайре, полемарха! Хайре, Сладкозвучная Ферида!
Квадриги тронулись к храму, за ними, выстраиваясь в колонны, двинулись амазонки, метеки и простая многочисленная толпа.
Лота ликовала - на нее снова повеяло ветром прошлой жизни, Фермоскира показалась ей старой и неизменной. Радовалась и Ферида.
На правах автора мне следует сказать, что храмы в те далекие времена не предназначались для церковных служб, как теперь. Прежде всего, в храмах ставили статуи богов и богинь для всеобщего поклонения. Потому их и называли кумирами. Здесь же хранились предметы, принадлежащие в свое время богам, оружие и золото храма. Сюда собирали народ, чтобы объявить указы царей, чтобы поговорить о делах насущных. В Фермоскире в одно время в храме жили жрицы, теперь амазонки рожали детей. Храм, конечно же, не мог вместить всех горожан, и поэтому людей собирали перед храмом, прямо на мостовой агоры. У портика храма, кроме алтарей для жертвоприношений, стояло возвышение, с которого жрицы говорили с народом.