Пояс неверности
Шрифт:
Дудин вытащил его из скверной переделки. Однажды Самвел участвовал в ограблении, втроем напали на парочку, гуляющую ночью. А мужик оказался не из пугливых, дал отпор сразу троим, и здорово дал. У него же не было написано на лбу: всем ребра переломаю, вот и случилась промашка. Самвел ткнул его ножом, а баба его успела милицию вызвать. Дудин, как потом выяснилось, наблюдал сцену ограбления, помог бежать, привел в свой дом. А затем принялся обрабатывать: мол, есть способ заработать сразу много, а не трясти прохожих, в карманах которых часто одна пыль вместо бабок. Самвелу хотелось много денег, и не важно, каким путем их
А медсестре, сделавшей уколы больной, нечем было утешить Дудина:
– Ей остались считаные дни, будьте готовы ко всему.
– И нет никакой надежды? – Дудин, нахмурившись, глядел в пол.
– Это будет освобождение для вас и для нее, она же очень страдает. Ей повезло с сыном. Не каждая женщина так ухаживает за родителями, а вы мужчина. Но от факта, что ваша мать угасает, никуда не денешься. У нее начался отек легких, об этом говорит характерный запах. Чтобы уничтожить его, сделайте крепкий раствор марганцовки, обрабатывайте рот каждый день и поставьте емкость с раствором в комнате. Это поможет.
Дудин проводил медсестру, зашел к Самвелу, который, очнувшись от фантазий, насел на любимую тему:
– Надоело так жить. Как в клетке! Когда деньги будут?
– Не пыли! – гаркнул Дудин. – Сказал, скоро, значит, скоро.
– Я это слышу каждый день, – огрызнулся Самвел. – Знаешь, с бабками мне и эта кровать диваном покажется. Ты там скажи, что нехорошо задерживать.
– Эти люди не любят напоминаний. И эти люди не обманывают, потому что хорошо знают закон: кинул – пуля.
– Мне не подходит вариант с пулей, он не принесет бабок.
– Зато принесет удовлетворение. Все, не будем заниматься грызней из-за ерунды.
– Бабки не ерунда. Я завалил Алекса, хочу получить гонорар.
– Через несколько дней получишь, – заверил Дудин, сбавив обороты. – За все получишь сполна и, если пожелаешь, поедешь кататься по синему морю. Недельный круиз – дополнительное вознаграждение. Если, конечно, не опоздаем, как в прошлый раз.
– В натуре? – воспрянул Самвел. – Не надуют?
– Побоятся. Тебя они не знают, но в курсе, что работаю я не один. Получается, я твое прикрытие, а ты мое. Теперь слушай. Двенадцатого мая в двадцать три ноль-ноль ты должен будешь ждать в одном месте. Где ждать – скажу в день операции. Я приеду туда не один. Когда выйдет из машины пассажир, стреляй в него. Стреляй в голову и садись в машину. После этого делим бабки, они будут со мной, и едем кататься по синему морю.
– Круиз? Это ласкает слух.
– Шел такой треп. Я сто раз говорил, мы с тобой нужны. Пустить пулю по живой мишени далеко не каждый может. Вообще-то, если честно, я бы не хотел жить в мире, где всякий имеет наклонность убивать. Во-первых, конкуренция. Во-вторых, неприятно. Посуди сам, не было бы гарантии, что и в тебя не выстрелит кто-то из-за угла. Некоторые даже не из-за бабок убивают, а просто так. Представь, если таких будет каждый
Дудин принес водку и закуску, разлил по стаканам. Выпили. Самвел, прожевав мясо, с тревогой поглядывал на окно, там надвигалась ночь.
– Ты слышал под утро вой? – спросил Самвел, словно не Дудина спрашивал, а самого себя. Вой слышен каждую ночь на рассвете, поэтому Самвел погрузился в себя, вспоминая страшный вой неизвестного зверя. Казалось, от изолированности потихоньку едет крыша, и вой тот скорее плод воображения, нежели действительность.
– Слышал, – развеял опасения в помешательстве Дудин. – Каждую ночь воет. Это собака, всего лишь обыкновенная собака.
– Обыкновенная? Неужели собака может так выть?
– Ну как – так? – усмехнулся Дудин, разливая водку.
– Это как плач, он всегда начинается так, – отчужденно произнес Самвел, слыша вой как наяву. – И будто зовет... призывно зовет. А потом вой поднимается до визга. И такая боль слышится, что нутро переворачивает. Не от сочувствия. От ужаса. Ты вдруг начинаешь считать себя причиной той боли, только не знаешь, кому, когда и за что причинил ее. Длится визг недолго, а после резко переходит в скулеж. Вот он длится... кажется, часами. И ты не представляешь, куда спрятаться, чтоб не слышать. Этот вой давит на мозги, от него сжимается сердце. И вдруг затихает. Плавно затихает, с обещанием повториться.
– Стихов не писал? – нажимал Дудин на мясо с картошкой, оставаясь равнодушным к переживаниям Самвела.
– Нет, не писал. Я был плохим учеником в школе, стихи не любил.
– А я знавал одного. Завалил человек десять, а потом стихами увлекся, когда вышак светил. Заменили пожизненным сроком. Не знаю, пишет ли он сейчас стихи, но ничего получалось, жалостливо.
– Смешно, да? – взглянул исподлобья Самвел.
– Понимаешь, это все пустая лирика, нам она не по карману. Смотри проще. Псина хочет погулять, а ее держат на цепи, вот и воет.
– Да, наверное, – с натугой согласился Самвел, его не успокоило истолкование.
Они пили и ели до полуночи, говорили о бабах, строили планы на будущее. После ухода Дудина Самвел еще долго лежал, не выключая свет, а потом потянуло в сон. Но вой он снова услышал...
Эта же ночь явилась и для Хачатура Кареновича самой страшной за последнее время. Его разбудил телефонный звонок примерно в три утра:
– Хачик, Алекс оставил не только бумаги, за которыми ты гоняешься. Имей в виду, бумагами теми можешь подтереться, потому что он оставил дискеты. А знаешь, что на них? Твой многолетний путь, сравнительная бухгалтерия.
– Как это? – не въезжал со сна Хачик.
– Бухгалтерские документы, платежи, а следом истинные дела. Где спрятали концы и как, куда бабки направляли и сколько, кто партнер, какие судна фрахтовали, что и куда перевозили, что и сколько привозили. Счета, разумеется...
– Что ви хотите? – выдавил Хачик, понимая весь ужас положения.
– Лимон. Всего-навсего «лимон». «Лимон» «зелени», Хачик. Это же мелочь для тебя.
– Такой сумма не лежит в кармане, – ответил Хачатур Каренович, что означало – я иду на все ваши условия.