Появляется всадник

Утром следующего дня началась осада Орисона. Огромный прямоугольный замок вздымался из низины, со всех сторон его окружала лишь голая земля, на которой кое—где уже пробивалась трава… Голая земля — и армия Аленда с ордой слуг и прочих сопровождающих. С того места, откуда смотрел принц Краген, Орисон казался слишком неприступным, а кольцо окруживших его войск слишком тонким для успешной осады. Но принц прекрасно разбирался в осадах. И знал, что у него довольно воинов, чтобы

Однако принц не собирался терять своих людей понапрасну. Конечно, он чувствовал, что время поджимает; почти физически ощущал, как армия верховного короля Фесттена марширует из Кадуола, чтобы вступить с ним в бой: чувство не менее тревожное, чем запах, приносимый сырым ветром. Это была мощная армия — принц знал это: он взял в плен нескольких раненых воинов Пердона, направлявшихся в Орисон, и допросил их. Состоящая наполовину из наемников, наполовину — из собственных войск, армия верховного короля насчитывала по меньшей мере двадцать тысяч воинов. В то время как алендский монарх привел с собой всего десять тысяч.

И потому принц спешил. Ему необходимо взять Орисон и укрепить его до того, как двадцать тысяч кадуольцев перейдут Бродвайн и вторгнутся в Демесне. В противном случае при появлении верховного короля ему останется только спешно отступить. Разве что он пожелает лишиться своего войска, пытаясь помочь Джойсу не отдать Гильдию в руки Кадуола. План леди Элеги парализовать Орисон изнутри с треском провалился, и время сейчас было не на стороне Аленда.

Но принц не хотел рисковать никем из своих людей. Они все понадобятся ему, и очень скоро.

Вместо этого он приказал установить катапульты для метания камней в наспех сооруженную каменную заплату, закрывающую пролом в стене замка.

Краген имел возможность рассмотреть этот пролом с удобной точки на следующий день после того, как безумный Воин Гильдии огнем проложил себе путь к свободе, — в тот день, когда принц в роли посла Аленда официально покинул Орисон; дымящаяся брешь в твердом камне, мрачная, словно смерть. Разрушения выглядели внушительно, в особенности на фоне холода и снега, словно смертельная рана, над которой еще поднимается парок, потому что труп еще не остыл. При взгляде на эти разрушения сердце принца Крагена затрепетало от восторга и ужаса — ибо это зрелище сулило, что Орисон может быть взят, что сила, некогда управлявшая Мордантом и сглаживавшая противоречия между Алендом и Кадуолом, уже обречена.

Да, позиция короля Джойса выглядела более уязвимой. Что сооруженная наспех заплата в стене на месте бреши слаба, заметил бы и ребенок. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, Смотритель Леббик сделал все, что было в его силах, — поистине сделал все от него зависящее. Но ничто не поможет, когда против них применят стенобитные машины. Командующий катапультами принца капитан уже поспорил, выдержит ли стена хотя бы одно точное попадание.

Однако принца заботило вовсе не то, сможет ли он ворваться в Орисон, — его заботило, насколько отчаянно будут сопротивляться защитники замка. Леди Элеге не удалось вызвать недомогания у стражников Леббика, но удалось отравить резервуар, тем самым заставляя переполненный людьми замок перейти на жесткий паек воды. А что касается короля Джойса… Он не был вождем своих подданных — он был их героем, человеком, который отвечал их идеалам. Но сейчас он лишился рассудка. Оставшись без руководства, отчаявшиеся —

Возможно, очень яростно, даже остервенело, если Джойс сдержит слово. Хотя он действительно лишился рассудка — в этом не было никаких сомнений: на требования Аленда он ответил угрозой, вселившей надежду в сердца его народа: Король Джойс собирается использовать всю силу Гильдии и выкорчевать вас отсюда!

Элега не поверила этому, но принц не разделял ее убежденности. Если Джойс действительно собирался использовать всю силу Гильдии, алендскую армию ждало нечто гораздо худшее, чем просто поражение. Полное уничтожение армии.

Поэтому принц приказал своим войскам немного отойти от стен Орисона. Прикрыв черные кудри шлемом с шишаком (нафабренные прямые усы подчеркивали выразительность темных глаз принца, а белая меховая мантия делала хорошо заметными нагрудник и двуручный меч), он — воплощенная уверенность и мощь, окруженный штабом, — принялся обсуждать с командующими катапультами вес снарядов и траектории. Тем не менее, любая мысль в его голове натыкалась на препятствие. Он не собирался рисковать ни одним из своих людей без крайней необходимости. У него были опасения, что очень скоро они понадобятся ему все.

Местность была удобной для катапульт. Хоть в чем—то удача. Если не считать деревьев по краям дороги, вокруг было голо; все естественные заросли были выкорчеваны, и даже трава, которая с приходом весны рвалась из земли наружу, пробивалась с трудом из—за холода и отсутствия дождя. Кроме того, дороги не мешали принцу Крагену, они сливались немного северо—восточнее ворот Орисона, в то время как брешь в стене зияла ближе к северо—западу. К тому же Орисон находился на одном уровне с расположением армии Аленда или даже ниже. А военные учителя и советники много лет вдалбливали принцу Крагену, что довольно сложно стрелять из катапульты снизу вверх. Здесь же были почти идеальные условия для его боевых машин.

Леди Элега присоединилась к нему в тот момент, когда заряжали самую мощную из метательных установок. Мысли принца были заняты множеством более насущных вещей, но Элега умела в любой момент привлечь его внимание, и он приветствовал ее улыбкой более теплой, чем дополнявшая смущенная фраза: — Миледи, мы собираемся начинать.

Кутаясь в плащ, она посмотрела на свой дом.

— Что произойдет, милорд принц? — пробормотала она, словно не ожидая ответа. — Выдержит ли временная стена? Смотритель хитрый старый лис. Наверняка он сделал для Орисона все возможное.

Пока она изучала замок, принц Краген изучал ее лицо. И поскольку он любил ее да к тому же уважал (стыдясь мыслей о том, что не должен полностью доверять женщине, которая с таким упорством действовала против своего отца), ему было трудно признаться даже себе, что выглядит Элега не лучшим образом. Холод и ветер изничтожили блеск в ее живых глазах, сделав их блеклыми и припухшими, яркий солнечный свет бледнил ее, придавая сходство с бессердечной женщиной. Она была прекрасна только в помещении, при свете свечей и интриг. Но ее нынешняя некрасивость лишь давала принцу повод любить ее еще больше. Он знал, что у нее есть сердце. Пальцы, придерживающие плащ, были белыми и напряженными. Каждое сказанное ею слово, каждый ее жест свидетельствовал и о том, что она страдает.