Поймать лисицу
Шрифт:
Девушка, уже успокоившись, обернулась к нему.
— Дарья.
— Дарья, — повторил мальчик, и это имя нежным звоном отозвалось в его груди. — Какое странное имя, — сказал он. — Я такого и не слышал.
— Это русское имя, — пояснила она. — Мое имя — Дара, но товарищи прозвали меня Дарьей. Говорят, так красивее.
— Да, — согласился мальчик. — Я тоже буду тебя так называть.
Ему очень нравилась и она, и ее имя.
Девушка улыбнулась.
— Хорошо, Йоле.
Взглянув на часы, она удивилась, что
Он встал. Взгляд Дарьи упал на пакетик с конфетами, она улыбнулась.
— Мне надо придумать что-нибудь, какой-то более подходящий для тебя подарок, Йоле.
Стояла теплая лунная ночь, наполненная стрекотанием кузнечиков и пением лягушек. «Разве можно поверить, что сейчас — война?»— подумал мальчик.
— Ты мне не рассказал, как вы живете, — сказала Дарья.
— Да так… — Йоле пожал плечами.
Назавтра Дарья с подругой пришла к ним в гости. Йоле удивился и разволновался.
— Ничего, Йоле, не суетись. Садись, Мила, — сказала она подруге с таким видом, словно бывала у них бог знает сколько раз, и завела разговор с матерью.
Йоле и Раде сидели в углу.
Партизаны заходили в деревню и раньше, видел он и девушек-партизанок, но она, эта Дарья, — особенная, непохожая на всех остальных. Но, может, те девушки из Крайины были такими же, как и их деревенские девчата, — и по говору, и по манере держаться, — вот он и воспринимал их как своих, местных.
А Дарья и говорит по-другому, и выглядит не так, даже смеется иначе.
Партизаны стояли в деревне неделю. Это было для него самое счастливое время за всю войну.
Целыми днями Йоле вертелся возле них. А точнее, возле Дарьи и ее санитарной палатки, помогал ей. И дров наколет, и воду принесет, и бинты вместе с ней перемотает.
И партизаны им помогали. У самих почти ничего не было, но то, что имели, делили с ними поровну. Партизаны как бы поставили их семью на довольствие, и Йоле с таким аппетитом уплетал их еду, будто никогда не ел ничего вкуснее. В обществе Дарьи и Милы ожила и мать. Девушки продолжали навещать ее, и она воспрянула духом.
— Какие славные девчата, дай им бог здоровья, — говорила мать. — Прямо как дочери.
Она старалась угостить их чем могла: то нальет кружку молока, то кусок пирога отрежет. «Кто знает, где теперь их матери, наверное, переживают за них».
А Йоле все больше привязывался к Дарье. Как собачонка, всюду следовал за ней.
Наградой мальчику был ее звонкий смех или истории, которые Дарья с удовольствием ему рассказывала.
Вот и сейчас он сидит напротив, смотрит, как она чинит одежду какому-то партизану, и спрашивает:
— Дарья, а Россия далеко?
— Далеко, Йоле, — отвечает девушка и наклоняется, чтобы перекусить нитку. И вновь его охватывает волнение при виде нежного изгиба ее шеи. «Что это со мной?» — думает мальчик в растерянности и отводит взгляд. А Дарья рассказывает о России,
— До тех пор пока не прогоним фашистов с нашей земли, — завершает она.
Лицо ее приобретает суровое выражение, это уже не прежняя милая, улыбающаяся Дарья, а совсем иной человек… Йоле переводит разговор на другую тему… Ну вот, например, приходилось ли ей ездить на грузовике?.. Девушка смеется звонко, весело.
— Приходилось, Йоле, — отвечает она. — И на грузовике, и на поезде, и на телеге, и на велосипеде… Только вот на самолете не пришлось. — Она подняла улыбающееся лицо, посмотрела в небо и добавила серьезно: — На самолете полечу, когда мы освободим нашу страну.
— А меня возьмешь?
— Конечно, Йоле, — весело ответила она, вскочила и нежно взлохматила его кудри. — Я приеду за тобой. И спрошу: где тут мой друг Йоле? Возьму тебя, и мы поедем на аэродром. А потом сядем в самолет — и до свидания!.. — Она прижала его голову к груди, задумчиво глядя вдаль.
Йоле стоял с наклоненной головой, боясь шевельнуться, вдыхая нежный запах ее кожи, смешанный с запахом мыла.
— Дарья, — пробормотал мальчик, не в силах ничего больше сказать.
В этом «Дарья» прозвучало все, что пережил он за свои тринадцать лет — и радостного, и печального.
— Я хочу тебе что-нибудь подарить на память, — сказала девушка, скрываясь в палатке. — Чтобы ты вспоминал обо мне, когда мы уйдем.
Йоле не двинулся с места. Ему хотелось запомнить этот нежный запах, это ощущение счастья, переполнявшего душу.
Дарья вернулась с тетрадкой, раскрыла ее и на первой странице булавкой приколола свою фотографию.
— Дарю тебе свою фотографию с надписью, — сказала она и положила тетрадку на колени. Немного подумала, взглянула на него, улыбнулась и написала, повторяя вслух: — Моему маленькому другу Йоле, на память. Дарья.
Девушка протянула ему тетрадку. В глазах ее светилась любовь. Неожиданно для самого себя мальчик обнял ее, поцеловал в щеку и, зажав в руке тетрадку с карандашом, бросился бежать. Останься он хоть на секунду, он бы расплакался.
Йоле знал, что через два дня партизаны уходят. И каждый раз, когда вспоминал об этом, сердце его болезненно сжималось. Он забивался куда-нибудь в укромное местечко во дворе, в хлеву или уходил в поле, не желая ни с кем делиться своей болью. Избегал встреч с Дарьей, а когда видел ее, вспоминал, что она скоро уходит, и ему хотелось плакать. Он поручил Раде помогать ей, а сам издали следил за каждым ее движением.
За день до ухода партизан Йоле обошел всех своих родственников, живших в разных концах деревни. И у каждой из теток что-нибудь выклянчил: горсть орехов, яблоко, засохший пряник. Все это завернул в материн платок и незаметно положил на постель Дарьи.