Поющие клинки

Иванушкин Александр

Поскольку я высказывал свои соображения вслух, казаки начали и сами проявлять инициативу. Один, самый мелкий, Артаксеркс, взял саблю у товарища и попытался рубить двумя руками по очереди и одновременно.

Идея перспективная, и я не стал мешать. Кроме прочего прочёл лекцию про заточку и парирование ударов. В следующий раз тренировка будет в парах.

Арт, кстати, пользовался безусловным авторитетом. Никто над ним не шутил, а его короткие замечания все внимательно выслушивали. Вот и нашёлся старший. После ужина я обратился только к нему.

— Ночной

дозор удвоить.

— Это да. Места чужие, мой лорд.

Согласился Арт.

Насколько я понял, мой зелёный влюблённый друг сейчас занят, и я его во сне не увижу. За пегасом нашлась маленькая девочка. Что же будет «за маленькой девочкой»? Это было так интересно, что я долго не мог заснуть.

Рассёдланные кони паслись неподалёку. Казаки переговаривались, иногда градус беседы поднимался. Я прислушался. Спорили о способах рубки двумя руками «как лорд витязев резал».

Включились бывшие крестьяне в старую крестьянскую тему: «Как, имея мало ресурса, извернуться и получить много результата»? Все-таки любая эффективность, и эффективность в бою, и эффективность в изобретательстве, имеет корнем своим исходный, древний крестьянский инстинкт «выживания в недостатке».

Потому из крестьянина и воина, и учёного воспитать легко, а вот из торгаша или еще какого мещанина переулочного, ни толкового воина, ни путёвого изобретателя не вырастить. Потому что в них нет духа.

Того духа, которому плевать на величину и неудобство работы\битвы\задачи, который сосредоточен исключительно на том как ловчее и с наибольшим выхлопом эту работу\битву\задачу перемолоть руками и головой.

Ну что же, некоторые намётки фундаментальной теории достойного государственного устройства начали себя проявлять. На этом занимательном соображении я и уснул.

Однако сон мой ничем не отличался от яви. Разве что отнесло чуть в сторону от стоянки. Вон и кони ходят. Казаки разбрелись спать, каждый у своего седла. Часовые рассредоточились. А вот светляки стали глуше, меньше светить.

Мой сон — никакой не сон, а выход в некий слой реальности, который существует здесь же, поверх слоя, в котором я бодрствую. Обстановка та же, а вот деревья чуть выше. И река вроде больше. Да и часовые меня, как когда-то старичок художник, не увидят.

Я проверил. Точно. Не видят. Зелёного пегаса нет и не будет. Сбегать к замку Будугава? Нет. Хочу поболтать с рыжей крошкой. А это, как я понял, требует проникновения в следующий слой. Надо найти место и «уснуть во сне».

Вот эта ива с длинными листьями у воды вполне хороша. Под ней сухо и тихо. Поможешь уснуть, дерево? Кажется оно ответило нечто вроде: «мум». Ну мум, так мум. Я практически сразу провалился в некую обморочность, из которой вышел в другом месте, чуть в стороне от прежнего. И не сидел, а стоял.

Река теперь была большая, а моя ива рядом с ней просто гигантская. И воздух здесь какой-то первобытный, резкий. И все вокруг стало ярче. Светляки же над стоянкой исчезли. Я вернулся к дереву

и сказал ему: «Мум!»

Ива чуть изогнула ствол и провела веткой у меня над головой. Длинные изумрудные листья проехали по лицу. Это удар или ласка? Не важно. Я шагнул и погладил тёплую кору.

— Ты красивое, как мечта, дерево. Где тут ходят маленькие девочки?

— Мага мум ота мум.

— Понятно. Спасибо за наводку.

Ничего не понятно, конечно. Однако кто я такой, чтобы требовать ясности от большой ивы у реки? Надо дать девочке имя, чтобы её можно было позвать.

— Только попробуй и мы все здесь погибнем.

Ага, вот и она. Сидит на берегу и кидает камешки в реку.

— Почему?

— Потому что личность обретающая имя перестаёт быть предсказуемой.

— И что в этом такого?

— Меня просто уничтожат. Так положено делать в аварийных ситуациях. А я обязательно уничтожу всё, до чего дотянусь перед смертью. Обязательно.

Нескладухи какие-то. Я знаю кучу людей с именами, которые вполне себе предсказуемы. И зачем уничтожать перед смертью всё, до чего дотянешься?

— В твоих людях есть потенция быть непредсказуемыми, они просто этой потенцией толком не пользуются. А уничтожу всё потому, что если меня нет — зачем это всё?

Ну, тебе уже будет незачем, а мне, например, пригодится. И самое интересное, кто тебя «в случае аварийной ситуации» уничтожит? Что за гады?

— Я могу всё посчитать, а всё полюбить — не могу.

Тему переводит.

— Ничего не перевожу. Все полтора миллиона лордов у меня здесь.

И крошка показала мне сжатый кулачок.

Дети непоследовательны. И, похоже, коварны.

— Хочешь в Жругниля превращусь?

— Нет! Оставайся какая есть.

— То-то. Я могу любить некоторых. Всех не могу. Тебя могу любить. Вот это дерево, наверное, тоже могу. А вас вместе — не могу.

Дерево глубоко вздохнуло.

— Ота мум…

Ладно. Всесильное дитя, а что в следующем слое? Ты ведь тоже «мой блок»? Скажи.

— Умный.

Что умный? Я умный? Но это не ответ.

— Не боишься?

А чего мне бояться? Я ведь в твоём крошечном кулачке, малявка. Как за каменной стеной.

— Смотри.

И меня выкинуло в реку. Точнее, я оказался в изумрудного цвета воде. С головой. Свет шёл сверху, дышал я через какие-то трубки. Видимость была не очень, но я разглядел вокруг себя тела мужчин и женщин.

Они были подвешены в этой изумрудной жиже на тонких штангах. Дотянуться до соседей было невозможно, сдвинуться с места тоже. В ушах бил глухой набат. Это кровь шумела в сосудах. Снизу, между телами, появился и проплыл мимо меня вверх длинный белый глист.

Неожиданно один из соседей, крепкий пожилой мужик, задергался, размахивая руками и ногами. На плече возник алый разрез, а из него облачко крови. Затем несколько глубоких ран на ногах и животе. Мужик отчаянно сражался с закрытыми глазами в расплывающемся облаке собственной крови.