Поющие пески
Шрифт:
У нее подвернулась нога и растянулось сухожилие, оказывается, еще вчера: поэтому–то она и отставала в тот день. Она нарочно ничего не говорила, чтобы не смущать своих спутников, но сейчас не в состоянии была сдвинуться с места.
Как ни старался дядя Прохор предвидеть всякие каверзы со стороны пустыни, он не мог предугадать вот такого именно сюрприза.
Посовещавшись, не найдя ничего лучшего, пришли к такому решению: Галя останется на месте, а Прохор Иванович с
Павлик и Прохор Иванович шли порознь, но старались не терять друг друга из виду. Время от времени то тот, то другой взбирался на песчаный гребень и ожидал, пока покажется второй разведчик.
Но пустыня не ровный стол, и человек здесь заметен на расстоянии не так далеко, как, например, в степи. Достаточно нырнуть в ямку, спуститься в седловину, пересечь гребень — и человек пропадает из виду. Возможно, им не следовало отходить так далеко друг от друга. Павлик шагал, сжав губы, надвинув кепку на глаза, упрямо подав вперед корпус. Он думал уже не о том, чтобы быть первым, а о том, как бы поскорее найти воду. Смертельно хотелось пить! Солнце припекало все сильнее, а во фляжке только горячий сухой воздух. Когда юноша поднес машинально фляжку к губам, в ней загудело, как в пустой раковине. Вот за этим холмом, казалось юноше, может быть, и есть долгожданный источник. Он прибавлял шаг и взбирался на холм, — оттуда соблазнительной казалась уже следующая гряда. Он упорно лез на гребень, и вот, когда Павлик поднялся на очередной песчаный бугор, он, сколько ни вертел головой, не увидел ни Прохора Ивановича, ни Гали.
— Надо правее взять, — решил Павлик и начал спускаться.
Но что–то изменившееся в обстановке заставило его остановиться. Небо было так же безоблачно. Тонкая, почти неощутимая мгла висела, как обычно, в воздухе. Но на горизонте дымка заметно сгущалась. Такие же дымки, словно от костров, появлялись и перед тем, как разразилась буря, когда они отстали от экспедиции.
Самое скверное заключалось в том, что на этот раз они оказались порознь. Скорее бы встретить дядю Прохора и вернуться к Гале! Павлик побежал, увязая в песке и задыхаясь. Но в просторах пустыни его передвижение казалось очень медленным. Юноша бросился в ту сторону, где в последний раз видел дядю Прохора.
Он успел одолеть не больше пятисот метров, как задул ветер. Песок тяжелый и словно намагниченный — так он притягивал к себе усталые ноги, — вдруг стал приобретать летучесть. Легкость, с какой тысячи песчинок поднимались в воздух и неслись куда–то со все большей скоростью, производила впечатление, что земля под ногами тронулась с места. Песок струился по ногам, с тонким шелестом растекался по песчаной же поверхности пустыни.
Павлик обернулся спиной к ветру, сорвал с себя куртку, закутал голову. Итти дальше становилось уже невозможным. Он присел у подножья бархана, где за крутой его стеной было относительное затишье.
Песок сыпался ему на плечи, на спину, все тело зудело, как от укусов мошкары, а голове было жарко, в куртке, как в противогазе, трудно дышать.
Бархан пришел в движение. Ветер поднимал песок с пологой его стороны и переносил на крутую, за которой скрывался Павлик. Юноша чувствовал, как сверху все сильнее подваливают клубы
Дядя Прохор присел рядом и обнял его своей крепкой рукой.
— Хорошо, что нашел тебя.
Павлик ощущал круглое плечо дяди Прохора, прижимающееся к его вздрагивающей лопатке, и спокойствие постепенно овладевало им. Песок по–прежнему шипел и хлестал в спину, но теперь, когда они были вдвоем, вихрь уже не был страшен. Прошел, должно быть, час, а может быть, и больше. Постепенно песчинки стали словно тяжелеть и в своем полете клониться к земле. Ветер, как и предсказывал дядя Прохор, наконец стих.
Павлик вытряхивал куртку. В складках кепки, в бровях — всюду был песок.
— Скорее к Гале!
— Поднимемся на эту горушку, — предложил Прохор Иванович. — Оглядимся…
Они взобрались на бархан, у которого приютился Павлик.
Пески, причудливо разрисованные ветром, с застывшей зыбью не хранили никаких человеческих следов.
— Замело!
Нить, связывавшая их с Галей, с лагерем у поющего бархана, оборвалась.
У Павлика захолонуло сердце. Он впервые по–настоящему испугался: не за себя, за Галю.
— Ничего, — сказал дядя Прохор.
Глядя на небо и на тень на небо и на тень на песке от Павлика, он озабоченно забормотал:
— Солнце туда идет. Так. Времени прошло часа полтора, не больше. Значит, туда!
К удивлению Павлика, он показал рукой совсем не в том направлении, где по его мнению, они оставили Галю.
— Пойдем, — решительно сказал Прохор Иванович. — Там у меня одна хитрость придумана.
Они прошли с полкилометра, И студент увидел воткнутую в песок, засыпанную до половины черенка лопату.
— Вот тут я был, — сказал дядя Прохор, — когда начался буран–то. Отсюда я побежал к тебе.
Юноша разглядел теперь: к верхней части лопаты привязана веревка, другой ее конец закопан в песок шагах в десяти.
С недоумением Павлик обернулся к дяде Прохору. Зачем ему понадобилась эта штука?
— А вот смотри, — объяснил Прохор Иванович, подводя своего спутника к месту, где была закопана веревка. — Гляди отсюда на лопату. Видишь? Вот в этом направлении и находится Галя. Я, брат, это засек в точности, — еще когда только ветер задул. Понял? Теперь надо запомнить место, на которое лопата показывает. Вон, видишь тот двойной бугор, чудной такой? Вот на него и надо итти.
Он указал на двухвершинный, похожий на седло песчаный холм почти у самого горизонта.
— А чтобы не сбиться, — продолжал дядя Прохор, — надо запомнить ориентиры поближе. Вон тот куст — на человека похож с раскинутыми руками. И вот та горушка с обсыпанным краем, точно откусил кто от каравая хлеба. Нашел? Запомни теперь! Так, брат, и лопата за компас сойдет.
Он вытащил из песка глубоко завязшую лопату. Смотав веревку, подвесил к поясу.
— Пошли!
Они шагали торопливо, обгоняя один другого.