Поющие револьверы
Шрифт:
— И оказаться на виселице, — сказал Райннон.
— Насчет девушки… — начал Каредек.
— Оставь ее. Я про нее забыл, — сказал Райннон.
— Что ты собираешься делать насчет девушки?
— Поехать к Ди.
— Перестрелять Ди и освободить ее. Таков твой план? — с издевкой сказал шериф.
— Оружие позволяло мне сделать то, что не удавалось словами, — ответил Райннон.
На это шериф возразил:
— Сиди тихо. Завтра вместо Ричардса я пришлю другого человека. Покажешь ему ферму. Не торопись. Сейчас силой или обманом ты ничего не добьешься. Они знают твои карты. Знают,
Он тут же уехал, а Райннон мрачно сидел и слушал, пока стук копыт не затих вдали, потом раздался снова — необычно громко и гулко — по деревянному мосту на расстоянии в полмили, а затем еще раз смолк, заглушенный поднятой пылью.
Темнота сгущалась; звезды одним разом отдалились от земли, под фиговым деревом притаился таинственный шорох опасности.
Райннон почувствовал, как на его огромном теле выступил пот, мышцы напряглись и затвердели.
Он заставил себя встать и выйти в тишину ночи. Он постоял, борясь со своей слабостью, спокойно оглядываясь, и наконец ужас покинул его. Он вернулся в дом, лег и постарался не думать ни о чем, кроме сна.
Сон нахлынул темной волной, и на следующее утро он встал, готовый к работе, но не в таких узких пределах, какие определил ему шериф.
Он еще не закончил доить, а солнце едва зажгло восток бледно-желтым пламенем, когда появился новый работник.
Это был итальянец с подбородком профессионального боксера и кривыми ногами моряка; но его глаза были широко раскрыты и кротки, как небо над его родной землей. Он не улыбался, когда представился и когда узнал, что ему предстоит делать, но тут же отправился выполнять первое задание, и через полчаса из амбара донеслась его жизнерадостная песня.
Райннон слушал ее с грустью, как человек, который студеной зимой проходит мимо зажженных окон и влекущих звуков танцевальной музыки. Но он весь день упорно продолжал работать, показав Джо Караччи ферму, показав подробности ирригационной системы, слабые места в дамбах, которые следует починить до следующего паводка, работу маслобойки и множество других вещей.
Он оторвался от работы ближе к вечеру, когда солнце висело над самым горизонтом.
— Тебе придется готовить самому, — сказал он Караччи.
— С удовольствием, — сказал Караччи. — Хотите спагетти, босс?
— Кто есть спагетти на ранчо? — спросил Райннон. — Берешь бекон, кукурузные лепешки, кофе, картошку, пюре и готовишь в любых пропорциях. Но если хочешь спагетти, я завтра пошлю за ними.
Расслабившись в конце трудного дня, он усмехнулся Джо Караччи, а тот наклонил голову и усмехнулся в ответ в полном понимании. Райннон почувствовал, что получил очень важного союзника.
Затем он забрался на мула Ди и затрусил к дому ранчера, не торопясь, выбрав путь не через поля, а по дороге. Когда он подъехал к конюшне, к нему вышел Чак Мэпл собственной персоной и принял поводья.
— Я поставлю его, — сказал Чак, неприятно хмурясь.
Но, как понял Райннон, это ничего не означало. Его нахмуренный вид был просто
Когда он неторопливо зашагал к патио, сумерки уже начали сгущаться. Повернув незамеченным за угол дома, Райннон услышал жаркий спор. Говорил Оливер Ди.
— Я даю и упряжь. В придачу даю и ее. А теперь ты недоволен.
— Твоя упряжь никуда не годится, — сказал второй спорщик. — Она лопнула при первом рывке. Лямки порвались, как только лошадь как следует потянула в гору. Ремешки были вовсе прогнившими. Они разодрались, когда ты хотел их затянуть. Что это за упряжь, я тебя спрашиваю?
— Как я могу отвечать за упряжь? — хитро возразил Оливер Ди. — Она висела тут, прекрасно выглядела, была смазана, словно ее только что принесли из магазина. Я бы сказал, что она была почти новая.
— Ты ее специально смазал и вычернил, — сказал второй. — Но жир и сажа это тебе не хорошая кожа. Оливер, я ее не возьму. У тебя в сарайчике есть нормальная упряжь. И я уже поставил твоего мула в конюшню. Теперь хочу пойти и поймать свою лошадь на выгоне!
— А как, ты думаешь, посмотрю на это я? — спросил Оливер Ди. — Ты заключил сделку и все видел. Ты не ребенок. Ты получаешь мула и упряжь за лошадь, которую я вынужден был купить, потому что треклятый Джон Гвинн на днях застрелил мою прямо в голову. Теперь ты берешь прекрасную упряжь, рвешь ее на кусочки и хочешь отменить сделку. Это разве честно, Джимми?
— Не знаю, не знаю, — сказал Джимми. — Я не любитель разговаривать, по этой части ты у нас мастак. Пусть нас кто-нибудь другой рассудит. Вот ты, Чарли, скажи!
Из тени возле дома появился Чарли Ди.
— Если бы он был не наш, — сказал он, — сделка осталась бы сделкой. Особенно при торговле лошадьми. Но если он свой, да к тому же Ди, он имеет право, чтобы с ним обошлись честно.
— Ба! — зарычал старик Оливер, — Если ты когда-нибудь получишь это ранчо, те несколько долларов, что я скопил, разлетятся за шесть месяцев! Ты растратчик — ты просто растратчик, Чарли!
Юноша спокойно ответил:
— Кроме того, я видел, как ты начищал старую упряжь. Она несколько лет провисела на чердаке. Она была сухая, как старая кость, и…
— Заткнись! — рявкнул Оливер Ди. — Ты говоришь, как дурак! Ты…
Он в гневе осекся, а Джимми засмеялся.
— Делай, что хочешь, Оливер, — сказал он. — Только прежде подумай. Тогда поймешь, что Чарли имеет право голоса.
— Чарли не имеет никакого права! — сказал Оливер Ди. — Оставайся на ужин, потом лови свою лошадь и отправляйся домой или к чертовой матери — мне все равно! Вы все на меня наезжаете. Все! Начиная с моего собственного сына. Эй, кто это? Черт возьми, это же Джон Гвинн! Идите сюда, Гвинн. Я сейчас расскажу, что они со мной делают.