Поза трупа

Бильжо Антон

– Куда пройтись?

– К приятелю зайти.

Она загадочно кивнула, надевая элегантные длинные перчатки, которые так не шли к ее солдафонской внешности.

– Ладно. Пока.

Подождав, пока трафик-менеджер скроется в темном проходе между деревьями, Сергей тоже спустился на улицу. Было уже совсем поздно, часа два или три. Впереди ждала пустая бабушкина квартира в Домодедове с черствой горбушкой «Бородинского» в морозильнике.

Куприянов быстро шел по темным улицам, миновал Цветной бульвар, Трубную и сам не заметил, как оказался в

переулках. Надо было просто идти, месить ногами. Где-то в районе Сретенки долбила музыкальная шкатулка ночного клуба. Красная вывеска – «От заката до рассвета», штендер-раскладушка с большой фотографией знойной дивы, ловящей ртом струю пенистого шампанского, надпись «По пятницам грязные танцы на стойке / подарки для дам / веселые конкурсы / мужчинам за танцы на стойке – штраф». Охранник, бледный рыхлый Носферату с синяками под глазами, поставил печать на запястье.

Через помещение с грубыми деревянными столами, увеличенными картинками из комиксов и американскими флагами в полумраке тянулась взлетная полоса широкой и обшарпанной барной стойки. На ней танцевало несколько девушек. За стойкой царила пышногрудая блондинка с выбритыми висками и коком, в наколках, чулках и черном кожаном корсете, открывавшем сзади полные и белые купола Этьена Булле.

Возле стойки толпились, задирая головы, посетители, в основном мужского пола. Куприянов пробился к бармену и заказал двойной виски.

Прямо над ним возникла одна из танцующих – с волнистыми распущенными волосами, в легком коротком шифоновом платье с рисунком из виноградных листьев. В отличие от других, передвигавшихся по стойке в мягкой обуви, она была на лабутенах. Упругие напряженные гладкие икры так и просились на ладонь.

Перехватив взгляд Куприянова, девушка улыбнулась сверху и, бесстыже расставив ноги, присела в танце.

– Добрый вечер.

Потом прошлась по стойке, оглядывая копошащихся внизу. Этого было достаточно, чтобы погрузить Куприянова в транс.

Две другие танцовщицы только бросали вызов своему смущению – вялые, не попадавшие в ритм, они оттеняли блеск звезды, сиявшей все ярче с каждым глотком куприяновского виски. Быстрые хищные движения, бесстрашные выпады – она полностью владела стойкой.

– Выпить не хочешь? – осмелился крикнуть вверх дизайнер.

– Чего?

– Я спрашиваю, выпить не хочешь?

Девушка грациозно обняла его за шею и легкая, как пушинка, у всех на глазах соскользнула в его объятия.

– Где ты так научилась? – спросил наш герой, ставя ее на пол.

От нее пахло чем-то банально-клубничным. Выражение лица немного капризное, как бы скованное гримасой высокомерия, словно она знала, что красива, и «умела это подать». Волосы мелированные, подкрученные снизу. Правильные черты лица. Губки полные, но не уточкой. Хотя ботекс, наверно, присутствует. На вид лет двадцати пяти. Куприянов подумал, что при определенном освещении и работе над имиджем ее легко можно было бы сделать топ-моделью. Например, как бы она выглядела с прямыми черными волосами, в строгой школьной

форме, стоящей на коленях перед алтарем готического храма?

Не ответив, девушка обратилась к хозяйке за барной стойкой:

– «Лонг-Айленд»…

– Я угощаю, – шепнул Куприянов.

Нежно взглянув на него, она вдруг рассмеялась.

– Что? – спросил дизайнер, уткнувшись глазами в бесконечный ряд нечеловечески белых зубов.

– Ничего, извини. У тебя вид просто такой…

– Какой?

– Не знаю…

Длинными как, у ящерицы, пальцами схватила пол-литровый холодный стакан и, развернувшись спиной к стойке, уперлась в нее локтями.

– Сергей, – сказал Куприянов.

У нее была маленькую грудь с пробившими обтягивающее платье сосками.

– Маша.

Внимательно разглядывая, как он рассматривает ее, она поймала трубочку вначале языком, а потом губами.

– Чем занимаешься?

– Я дизайнер.

– О-о-о, круто, – она усмехнулась. – А я рисую, как курица лапой. Думала, на курсы записаться. Учим рисовать за один день. Знаешь?

– Зато ты танцуешь неплохо.

Она махнула рукой.

– Да ладно…

– И загар у тебя красивый, – сказал Сергей, сглотнув.

– Это в Крыму.

– Сейчас там такое солнце?

– Ага, уже загорают вовсю. Особенно на нудистском пляже.

– Серьезно?

И тут Маша немного отвела бретельку платья.

– Видишь белый след?

– Нет.

– Ну вот.

Куприянов кивнул. Пару секунд смаковал виски, пытаясь придумать план действий. Все как-то сразу перемешалось в голове.

– Всегда на нудистском пляже загораешь?

– Всегда.

– Почему?

– По кочану.

Какой-то иностранец в голубой рубашке, похотливо подслушивавший их разговор, почувствовал слабину и поднял пиво, чокаясь с ней. Она ответила ему в той же манящей манере, собирая губы вокруг трубочки.

– Что, от трусов то-тоже следов нет? – наконец выдохнул дизайнер.

Маша среагировала слишком предсказуемо и поэтому совсем ирреально.

– Хочешь посмотреть?

Решительно поставила «Лонг-Айленд», взяла дизайнера за руку и, ни слова не говоря, повела через зал. Не задумавшись, открыла дверь в кабинку мужского туалета, потом сама заперла ее на щеколду изнутри и стянула с себя платье, под которым оказалось маленькое жилистое тело спортсменки, а на лобке – только узкая вертикальная полоска.

– Ну что?

– Ну да.

– Что да?

– То есть нет. Белых следов нет, – констатировал Куприянов.

Маша усмехнулась и крепко взяла его за член.

– Молодец. Возьмешь меня сзади?

У нее была крепкая маленькая задница с прохладной и тонкой, чуть липкой, как будто каучуковой, кожей, и кричала она, совсем не стесняясь.

– Глубже, ударь, глубже…

Его хватило секунд на десять.

– Подожди, – сказала она.

Успела опуститься на колени и взять в рот. Он все еще пытался справиться с ремнем, когда Маша, накинув платье, чмокнула его в губы.