Позабытые острова
Шрифт:
— Шхуна? — удивилась женщина. — Она приходила позавчера. Ни в Таиохаэ, ни здесь копры не оказалось, и они прошли дальше.
Позавчера. То есть прежде, чем я дошел до Таипиваи. Видимо, как раз в тот момент, когда мы с Аленом варили бананы в доме Бенгтсона… Вот так номер! Мария-Тереза ждет, а шхуна придет без меня. Не очень-то красиво со стороны капитана и суперкарго бросить меня на произвол судьбы, но я уже знал по опыту, что для них коммерция превыше всего. Где же теперь ловить шхуну — да и поспею ли я на нее вообще? Жан рассказал мне, что есть путь через горы в Лакана и Хатихеу, расположенные в северной
А что, в самом деле! К тому же есть надежда, что губернатор, который ожидается на днях, сжалится и посадит меня на крейсер. Разумеется, если я не опоздаю в Таиохаэ.
Жан предложил мне воспользоваться его лошадью, но я вежливо отказался и пошел пешком. Ничего, все будет в порядке, достаточно отыскать первую же из многочисленных троп, пересекающих Хапаа. И я смело стал карабкаться вверх по склону гряды, отделяющей Таипиваи от соседней долины. Поднявшись на гребень, выбрал себе ориентир — характерную вершину и побежал вниз. Но туг у меня порвался сперва один ботинок, затем второй. А других нет, надо терпеть… И я продолжал путь в ошметках.
Два часа быстрого хода среди манговых деревьев и пальм, и я достиг дома, принадлежавшего Бенгтсону. Никого… Бросив последний взгляд на шведскую ограду и красные розы, я поспешил дальше. Тропа была хорошая. Правда, она часто разветвлялась или пересекалась другими тропами, но я не терял из виду приметную вершину и решительно шагал вперед. Внезапно тропа уперлась в поросший папоротником отрог. И никакого намека на проход!
Тут я растерялся и совершил первую глупость: решил идти напрямик через, отрог. Понадеялся, что по ту сторону опять найду трону. Папоротник был мне почти по пояс, я шел словно по глубокому снегу. Зато, когда одолевала усталость, можно было спокойно прилечь и отдохнуть на мягком пружинистом ложе. И надо признаться, я часто пользовался этой возможностью.
Не знаю, сколько я тут промучился, припекаемый жарким солнцем, но взобравшись наконец на гряду, к своей радости, увидел на другом склоне редкий, легко проходимый лесок. Вот только тропы почему-то нет… Ничего, главное, путь простой. Вдруг что-то больно укололо правую ступню. Я посмотрел вниз — ботинка на правой ноге как не бывало. Подумаешь, невелика потеря! И я бодро продолжал спуск.
Но тут на моем пути появились густые заросли. Пришлось пробираться сквозь них буквально на четвереньках, а когда кусты стали пореже, я обнаружил, что мой ориентир исчез! Куда ни глянь — сплошь незнакомые вершины. Видимо, я спустился в ложбину, из которой не видно «моего» пика. Но в какую сторону подниматься, чтобы попасть в нужную мне долину?
Чтобы не кружить, я выбрал определенное направление и зашагал прямо к крутому склону, не обращая внимания ни на какие тропы. По прежде чем начинать восхождение, не мешало закусить, тем более что уже давно наступила обеденная пора. Я нашел лишь несколько плодов манго. Червячка заморил, зато усилилась жажда.
Может быть, где-нибудь повыше есть ручей? Я приступил к подъему. По голой скале лезть было просто, но как только ее сменяла песчаная осыпь, начинались мучения. Незаметно для себя я потерял и то, что оставалось от второго ботинка. Тем лучше: не будет набиваться
Совершенно обессиленный, дрожащий, я наконец вскарабкался на узкий гребень, однако с него увидел внизу не Таиохаэ, а обрывистый берег с белой полосой бушующего прибоя. Видимо, моя долина где-то правее… Что ж, пойду пока по гребню, благо путь удобный. Вот только голова слегка кружится, когда глянешь вправо или влево: с обеих сторон пропасть.
Казалось, унывать нечего. Одно скверно: гребень порос маленькими растениями пирипири, семена которых вооружены острыми и цепкими шипами. Маркизец может спокойно ходить по ним босиком, мои же ноги, хотя я два года обходился без обуви, не были приспособлены к такому испытанию. Скоро боль стала невыносимой. Я соскреб со ступни прилипшие семена — через несколько минут их было столько же. Каждый шаг доставлял мучения, это был прямо какой-то факирский номер! И так продолжалось не один час, потому что когда я в конце концов увидел долину Таиохаэ, солнце уже висело над горизонтом на западе, слепя меня. А в заливе — в заливе стоял на якоре серый военный корабль! Ура! Губернатор, наверно, возьмет меня с собой!
Моя радость была преждевременной. От троны, которая ведет из долины Хапаа через горы в Таиохаэ, меня отделяло плато, поросшее тростником в рост человека. Обойти нельзя — с обеих сторон пропасть. Торного пути сквозь тростник нет. Ну, это и понятно. В Таипиваи мне говорили, что здесь не ходят. Значит, только пробиваться напролом! Вспомнилось, как ярко Мелвилл описал свой поединок с такими же зарослями. Читая книгу, я еще усомнился, так ли это трудно. Теперь собственный опыт убедил меня в достоверности описания…
Припомнив способ, описанный Мелвиллом, я попробовал протискиваться, топча стебли ногами, однако быстро выбился из сил и совсем пал духом. Да еще больно порезался… Цель так близка, вот будет обидно, если не поспею!
У самой земли между стеблями были узкие проходы. Что если пробираться на четвереньках или ползком? И я пополз. Иногда мне казалось, что я безнадежно застрял, но всякий раз удавалось найти лазейку. То и дело ноги проваливались в крабьи норы, их хозяева недоуменно таращились на меня. Впервые в жизни я мысленно благодарил сержанта, который учил меня в армии ползать под огнем противника.
Вдруг страх снова овладел мной: уж не ползу ли я но кругу? Наконец глаза различили просвет, еще минута — и я вырвался из тесной тюрьмы на волю. Я даже рассмеялся от радости, когда ступил на тропу. Откуда силы взялись! Забыв о боли, жажде, я несся вниз по склону, с ходу промчался через деревню и остановился только перед лавкой. К счастью, лавочник, шотландец Боб, был на месте. Он как раз открыл холодильник.
— Ради бога, бутылку лимонада или еще чего-нибудь, только похолоднее! — выпалил я, тяжело опускаясь на какую-то бочку.
Лавочник обернулся с удивленной миной.
— Что случилось?
— Потом скажу. Дай пить.
Боб протянул мне бутылку пива.
— Только что положил на лед, не успела остыть, но…
Я не дал ему договорить, схватил бутылку и одним духом опустошил ее. Лишь после третьей бутылки я разобрал, что пиво не только теплое — оно забродило. Поздно. В животе творилось нечто невообразимое, а голова кружилась, как у маркизца после десятидневной попойки в кабаках Папеэте.