Позади Москва

Анисимов Сергей

Не дожидаясь его ответа, майор отошел к своему столу, достал из тумбы стола початую бутылку обычного вида, не вычурную. Какой-то из местных коньяков: или дагестанский, или азербайджанский, несколько звездочек. Быстро разлил по мелким стопочкам: себе на палец, Николаю чуть больше. Принес, подал. Николай выпил, стараясь не принюхиваться: запах и вкус коньяка никогда не доставляли ему никакого удовольствия. Считается, что это приходит с возрастом, но, в общем-то, было понятно, что он до этого не дотянет. Но показательно и интересно, что глоток помог, внутри на секунду стало жарко, и потом его буквально на глазах начало «отпускать».

– Что теперь?

На его вопрос майор не ответил: немного наклонив голову вбок, он прислушивался к собственным ощущениям. Это выглядело забавно, и Николай едва сдержал улыбку. Нет, это даже интересно, что 25 граммов коньяка

сработали так быстро и точно, оттянув муть, заглушив гадливость в душе. Может быть, у него есть зачатки будущего алкоголика?

– Знаешь, Везучий… Из всего тобой написанного ЯБЧ оказываются на самом последнем месте. Вот что значит непрофессионал.

Это он произнес с ясно различимым удовлетворением. И такое же удовлетворение появилось на его лице, когда Николай согласно кивнул.

– Я еще сколько-то лет назад был уверен: ну да, это мы с грузинами или чеченами воюем танками и самолетами, по-маленькому. И с какой-нибудь даже Турцией примерно так же будет. Десять бригад туда, десять бригад сюда, сверху бомбардировщики и вертолетный десант, а в море ракетные катера влево-вправо носятся… А вот когда до настоящего дойдет, до Третьей мировой, вот тогда все будет не по-детски! Вот тогда от горизонта до горизонта – ядерные грибы, между ними все залито в три слоя зарином и зоманом, и между всем этим, в тумане, двигаются танки и шагают толпы солдат в противогазных масках и в костюмах химзащиты. Во картинка! И ни-фи-га…

После этого слова он отвернулся к закрытому сплошной шторой окну, и Николай как по команде поглядел в том же направлении. Штора была из плотной ткани, длинная, до самого пола, и в многочисленных складках. Вроде бы такие шторы резко затрудняют использование направленных микрофонов.

Страна проигрывала войну. На всех фронтах, что бы ни говорилось по радио и что бы ни изображалось в «Анализе и комментариях» в те часы, когда еще велась телетрансляция. «Картинки», подаваемые в качестве иллюстративного материала к такому «анализу», были в этом отношении важнее. Если на них появлялся пылающий сверху донизу «Страйкер», то это была не слишком качественная съемка сверху медленно движущейся камерой: или с вертолета, или даже с БПЛА. Разбитый вдребезги «Апач» демонстрировали несколько раз на разных каналах, но было видно, что это один и тот же «Апач», снимаемый теперь с разных ракурсов. В каждом случае с гордостью показывали эмблему: не слишком-то крупную, но яркую и запоминающуюся, белая голова орла (наверное, орлана) в кружке, увенчанном двумя золотыми крыльями, и яркая красная молния по вертикали. Но таких крупных планов было мало, в основном сожженную технику если показывали, то издалека, проводя камерой по покрытому дымом горизонту. Складывалось такое ощущение, что ее мало. А убитых и пленных вражеских солдат или, например, летчиков не показывали вообще, и у Николая было очень нехорошее предчувствие в отношении того, почему именно это делается. Не потому, что их не было – они абсолютно точно были, с первого же дня войны, а сейчас счет уже наверняка шел на сотни. Но мировые СМИ, активно ретранслирующие видеосюжеты «с другой стороны» и в целом ничего не имеющие против вида сожженных или уткнувшихся мордами в кюветы мертвых «Росомах», «Брэдли» и «Абрамсов», комментировали факт ПОКАЗА в телеэфире вражеской воюющей страны своих собственных солдат пленными и убитыми очень остро. На полном серьезе оценивая этот факт как «военное преступление, за которое виновные понесут ответственность» [15] . Поэтому на всякий случай их не показывали ни по Первому, ни по РТР.

15

Как ни странно, это действительно так. Применимой в данном случае считается одно из ключевых положений конвенций: запрет на «посягательство на человеческое достоинство» военнопленных. Сам факт показа убитых или находящихся в плену военнослужащих ВС США в телетрансляциях оскорбляет их достоинство и таким образом становится военным преступлением. К сожалению, эта остроумная концепция (не имеющая юридической силы, но активно внедряемая) применяется в полностью одностороннем порядке, минимум с 1997 г.

Наша страна давно была разделена на части – задолго до открытия огня первыми вражескими самоходками с той стороны государственной границы. Слишком большая разница в уровне жизни, в возможности свободно перемещаться, в бытовых возможностях и юридических правах.

В самых их простых проявлениях, вплоть до того, на какие именно машины – каких марок, с какими сериями регистрационных номеров – патруль ГИБДД будет смотреть, не видя, когда они пролетают перекресток на красный. Теперь, когда в бетонные корпуса электростанций и узлов связи вбивались туши крылатых ракет и тяжелых управляемых бомб, а на многокилометровые линии высоковольтных электропередач сыпались с неба графитовые нити, она оказалась разделена окончательно, почти до конца. Исчезнувшее из нашей жизни руководство страны не компенсировалось и не могло быть компенсировано десятками полезших вверх новых лиц «среднего звена» – или совершенно незнакомых людям, или знакомых едва-едва. У почти ничего не понимавшего в военной стратегии Николая создалось больное ощущение того, что Россия обороняется в четверть силы, растерянно, некоординированно. Как громадный сильный человек, которого с силой избивают на сияющем ринге несколько профессиональных боксеров-легковесов, а он только оглядывается и изредка рассекает воздух тяжелым ударом, раз за разом проходящим мимо цели. Мимо быстро перемещающихся врагов, тут же заходящих к нему вбок и за спину. Страна кормила свою армию годами, и в последние годы явно лучше, чем раньше. Смотреть на происходящее было жутко, потому что это была не игра, это было не «где-то». Это была их собственная страна. Враги шли к ним, сюда, к каждому.

– Отпустите меня, – спокойно произнес Николай, глядя прямо в глаза майору. – Мы же договаривались. Я свою работу сделал, что с этим «Эрлихом» будет дальше, лично мне…

Он хотел было сказать «не будет интересно», но тут же понял, что это вранье, и, противореча сам себе, закончил:

– Я хотел бы в этом участвовать. Но могу и перебиться. Я знаю, что после случившегося на границе мне не могут доверять полностью, мне отлично знакомо и понятно старое правило «мало ли что». И да, я в курсе, зачем все же могу здесь еще понадобиться. Раненый стрелок не то чтобы был ко мне расположен, но именно передо мной душу свою излил, так что да, логично, чтобы я дальше его и окучивал. Но мне обещали и полковник и вы.

– Я помню.

Майор поглядел назад, на свой стол, и Николай совершенно отчетливо понял, почему именно.

– Удачи полковнику… Там, где он теперь. Надо же, не думал я, что и его в поле с трехлинейкой пошлют.

– Ну, может, у полковника дело выйдет… Одному ему должно больше удачи быть, чем пяти таким, как я.

– Что ж, – снова кивнул майор. – Ты свое дело действительно сделал. И тебе действительно обещали. Тогда, наверное, все?

Николай пожал плечами. Да, наверное, все. Он сам виноват, что затянул этот этап. Если бы он был лучше подготовлен, да если бы просто имел лучше подвешенный язык, он бы справился с разговором с пленным не за три дня, а за половину одного.

– В военкомат?

– Нет, – покачал головой Николай, постаравшись не смутиться. – Попробую забежать к родителям. Хотя бы на час или на полтора. Здесь довольно недалеко. Хоть помоюсь по-человечески.

Он осекся, вспомнив, что горячей воды нет не просто здесь, в этом конкретном здании. Скорее всего, ее больше нет уже нигде в их большом городе. Это был просто стереотип, многолетняя привычка. Дом – это место, где всегда можно вымыться, поесть с дороги и вообще отдышаться. Так было всегда, потому что он вырос в мирное время. Или просто не понимал тогда, что оно на самом деле уже перестало быть мирным по-настоящему.

Внизу, на проходной «Архитектурно-проектного бюро», Николай впервые за последние дни увидел людей не из «своего круга», незнакомых. Хотя явно относящихся к той же конторе. Двое крепких и напряженных мужчин среднего возраста, одетых в черную форму с желтыми нашивками «ОХРАНА» на плечах и спине. От привычных всем россиянам охранников их отличало много разных деталей и деталек. Самой простой из которых было отсутствие на лице выражения «я дармоед», а самой непростой – наличие в руках у обоих короткоствольных автоматов, марку которых Николай даже не узнал.

Майор отзвонился им еще сверху, именно поэтому охрана восприняла их появление довольно спокойно. Проверила документы, заставила пройти через «рамку». Такие стоят в каждом пятом учреждении города, никто на них не обращает никакого внимания, потому что они обычно не работают. А если работают, то огонечки и «пи-пи-пи» на входе та же охрана привычно игнорирует: чай, не в Махачкале живем.

– Ну, все?

Николай молча кивнул, стараясь унять мысленным приказом вдруг заколотившееся сердце. Ничего не получалось, и неудивительно: не йог.