Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Вели, князь, и нам строиться к сече?
– Да.
Но в один миг изменилось его решение, когда он поднялся на гребень холма и встал у своего стяга. Поле, которое осветило ласковое утреннее солнце, имело ужасный вид: трупы, трупы, трупы. Не ворогов-разбойников и не русских храбрецов, грудью вставших на защиту родной земли, а трупы единоверцев, сложивших головы из-за распри у трона.
«Я приму смерть, если так угодно Богу, ради жизни сотен!»
Не мешая воеводе своей дружины готовить рать к сече, князь подозвал одного из своих бояр и велел:
– Пойди к Овчине-Телепневу и скажи: я хочу с ним говорить. Один на один.
Войска
Переговоры были короткие.
– От имени царицы Елены и от имени ее сына Ивана Васильевича даю твердое обещание, что ты, князь, будешь оставлен без мести. Уделы твои останутся при тебе, - заверил Овчина-Телепнев.
– Моя дружина? Дружина Хабара-Симского? Мои бояре?
– Им тоже не станет ничего худого. Они вправе служить тому, кому хотят и где считают лучшим для себя. А дружины? Разве наказуема верность ратная?
Не спросил Андрей Иванович о судьбе детей боярских, переметнувшихся к нему из царева полка, не спросил о судьбе выборных дворян. Запамятовал, должно быть, второпях.
До Москвы ехали дружно. Как соратники. Только несколько дворян и детей боярских улепетнули по дороге, предвидя для себя худой конец. Остальные въехали в Кремль единым строем.
– Размещайтесь по гридням, - велел Овчина-Телепнев ратникам.
– А нам, князь Андрей Иванович, путь к Елене-царице.
– Да, - ответил Андрей Старицкий и тоже распорядился: - Дружина моя и бояре следуют в теремной дворец.
Князь Овчина-Телепнев не возразил. Князья направились к Соборной площади, но даже не дошли до Красного крыльца. Сам дьяк Казенного двора с дюжиной стражников встретил их.
– Тебе, князь Овчина-Телепнев, гневное слово царицы Елены, - сказал дьяк строго.
– Ты пообещал то, что не имел права обещать. Царица велела было тебя тоже оковать, но благодари митрополита, сумевшего ее умилостивить. А ты, князь Андрей Старицкий, пойман еси как изменник. Для тебя готова палата. Тесная и темная.
дружина?! Как бояре?!
– На все воля Господа и царицы нашей Елены. Князя Андрея Ивановича Старицкого, окованного, действительно втолкнули в темную и тесную каморку, не велев стражникам с ним заговаривать. Те строго исполняли наказ: один раз в сутки они молча впихивали в узкое оконце кусочек черствого хлеба с кружкой перекисшего кваса и, не сказав ни слова, удалялись. До самой смерти князь так ничего и не узнал о судьбе своей дружины и дружины Хабара-Симского, о судьбах бояр и дворян и детей боярских. А расправились с ними очень жестоко. Бояр и дворян пытали до тех пор, пока те не отдавали Богу душу, тогда их уносили тайным ходом на берег Москвы-реки и швыряли в чистые ее воды.
С дружинниками обошлись сердобольней: отправили их на пушной промысел за Камень без права возвращения. Детей боярских и выборных дворян, изменивших присяге, повесили у дороги на Великий Новгород. На версту друг от друга. На ужас путникам и на радость воронью.
Около полугода голодал в застенке князь Андрей Иванович, прежде чем почить в Возе. Хоронили
Царица Елена позволила допустить на похороны княгиню Ефросинию с сыном Владимиром Андреевичем, после чего их отвезли в Верею под неусыпный пригляд.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Елена Глинская ненамного пережила свои жертвы. Она умерла во цвете лет. Как предполагали современники, ее отравили. Винили даже в этом княгиню Ефросинию, будто бы она отомстила за своего супруга. Но большинство склонялось к тому, что это дело князей Шуйских. И это, пожалуй, ближе к истине. Ефросиния, каждый шаг которой был под контролем не только стражников, но и тайного дьяка, жила с сыном под надзором в Верее, а оттуда много ли наметишь? Иное дело - Шуйские. Они - у самого трона. К тому же им царица Елена, вопреки предупреждениям Овчины-Телепнева, безгранично доверяла.
Справедливо подобное умозаключение еще и потому, что, как только схоронили Елену, князья Шуйские свершили переворот. Овчину-Телепнева оковали и уморили в темнице, как уморил он князя Михаила Глинского и дядей государя Ивана Васильевича Юрия с Андреем. Более того, по приказу князя Василия Шуйского, объявившего себя главой Верховной думы, арестовали Агриппину Колычеву, несмотря на слезы державного отрока, вдруг оказавшегося беззащитным.
Князья Шуйские набрали силу. Они оттеснили, как и мечтали, юного царя Ивана Васильевича, тогда еще не Грозного. Они правили Думой, решали державные дела, не забывая ублажать себя, и в гордости своей не замечали, как Бельские, объединив усилия с князем Юрием Булгаковым-Голицыным и сыном знаменитого Хабара-Симского, готовили их свержение.
Момент настал: князь Василий Шуйский, уже почитавший себя царем всей России, скоропостижно скончался. По слухам, тоже был отравлен. Продолжить его дело намеревался Иван Шуйский, он даже арестовал Ивана Бельского, обвинив в отравлении брата, и сослал в Иосифо-Волоколамский монастырь митрополита Даниила, лишив его сана, но больше ничего князь сделать не успел: ему изменил поставленный им же на митрополию Иосаф.
Бельские взяли верх.
Можно было ждать гонений и даже казней, но ничего подобного не произошло. Только некоторых наместников, поставленных Василием Шуйским, сменили. Отозвали из Пскова князя Андрея Шуйского, под игом которого город стонал, но и его оставили без наказания.
Важный добродетельный шаг предприняли Бельские, вызвав в Кремль княгиню Ефросинию с сыном Владимиром. Поначалу их поместили в уединенном доме почти у кремлевской стены, но вскоре представили государю Ивану Васильевичу. Двоюродные братья обнялись. По воле Ивана Васильевича князю Владимиру Андреевичу и его матери возвратили все прежние богатые вотчины, добавив к ним еще и Дмитров; позволили иметь свой двор, дружину, бояр и слуг княжеских, вернули и кремлевский теремной дворец.
Как братья зажили Иван Васильевич и Владимир Андреевич, с годами мужая, а когда царь обрел полную самодержавную власть и перестал нуждаться в чьей-либо поддержке, он не оттолкнул двоюродного брата от себя. В походах Владимир Андреевич почти всегда находился при стремени царя, в Думе занимал почетное место, вхож был к самодержцу в любое время. Княгине Ефросиний радоваться бы такому миру и согласию, она же постоянно внушала сыну, что не он должен служить Ивану, а Иван ему.