Поздно. Темно. Далеко
Шрифт:
Для разнообразия его приняли в Союз художников и давали со скрежетом выгодные заказы. Начатая заказная работа — Маркс на фоне Вестминстерского аббатства, — была сейчас повернута к стене. Выполнение такого заказа требовало веселья и куража, не писать же серьезно халтуру, хоть и за восемьсот рублей.
Ни веселья, ни куража не было. К тому же эта сучка сейчас пойдет к Мацюку и расскажет, тому на радость, что у Дюльфика, кажется, неприятности. А неприятностей, как назло, не было. Может же у человека просто быть
— Все, — бросил кисти Дюльфик, — одевайся и линяй по системе бикицер!
Аллочка соскочила с дивана, подошла сзади и уперлась грудью художнику под лопатки. Вздохнув, Дюльфик положил ей руку на бедро. В дверь постучали.
— Кого это несет? — радостно взорвался Дюльфик. — Написано же — работаю! Оденься, фуцерша!
Вошел Плющ, а с ним — о, Кока, это ты! Он обнял мокрого Коку.
— Когда приехал, надолго?
Коку подмывало сказать: «насовсем», но Дюльфик, испугавшись, замкнется или, наоборот, начнет горячо отговаривать. К тому же у Костика к нему дело. И вообще, хорош я, уже включаюсь в эти игрища.
— Да нет, недели через две поеду.
— Ну-у, — огорчился Дюльфик, — что тебе Одессочка, в чайник написяла?
— Кто что пьет, — он хлопнул в ладоши, — коньяк, водка, шмурдяк?
— Водки я бы выпил, — сказал Кока.
— И похавать, если можно, — добавил Плющ.
— Аллочка, кикни в холодильник, — распорядился Дюльфик, — борщ будешь?
— Борщ, Дюльфик, — это мечта всей моей жизни.
Вот уж у кого нельзя ничего просить. Аж противно. Не даст ведь, падла. Интересно, чем он отговорится.
Дюльфик показывал работы. Кока не ожидал: за эти годы Дюльфик сильно вырос, поумнел, что ли. Некоторые, особенно на библейские сюжеты были очень хороши. Все, что так трудно было найти в живом Дюльфике, было в нарочито небрежно натянутых холстах. Дюльфик поглядывал на Коку с волнением, он побаивался его мнения.
Аллочка поставила перед Плющом горячий борщ.
— Спасибо, Аллочка, — сказал Плющ и, глядя на грудь, выпирающую из сарафана, пропел: «У ней такая маленькая грудь…»
— Ну, я побежала, — сказала Аллочка.
— Канай, канай, — попрощался Дюльфик.
— Мацюку привет, — добавил Плющ.
Дюльфик рассказывал, что все бы ничего, но заедают эти жлобы из худсовета, обсуждение эскиза не протоколировали, а на следующем совете, который никак не мог собраться, месяца через полтора только, о старых поправках забыли, начались новые замечания, что-то там с левой ногой этого долбаного Маркса, пришлось им, сукам, напомнить, кто есть ху, начался базар-вокзал, чуть не дал по хавальнику этому фуцену Коробченко. В результате Маркса еще делать и делать, и бабки будут, хорошо, если через месяц.
«Кому он все это говорит, — злился про себя Кока, — дай Плющику такой заказ, — он год потом будет писать свои портреты и натюрморты,
— Ну, ты барин, — только и сказал Нелединский.
— Та, — скромно отмахнулся Дюльфик.
Помолчав, вспомнил:
— Пацаны, а вам не страшно со мной общаться?
— Страшно, но приходится, — заметил Плющ.
— Да я серьезно. КГБ у меня на хвосте сидит. Гадом буду. На той неделе позвонили, не сюда, домой. Дюльфик, говорят, зайдите завтра на Бебеля пять, в десять часов утра. Я, конечно, перехезал, но спрашиваю: подмыться сухарями? — Нет, говорят, — сами подмоем, если надо. Это «если надо» меня успокоило, может, на понт берут.
— А что, за тобой что-нибудь есть? — удивился Кока.
— Нет, так найдут, — нетерпеливо продолжал Дюльфик, — литературка, во всяком случае, кое-какая… И вообще я им, как гвоздь в заднице. Так вот, прихожу, и сразу к начальнику, полковнику, отпихнул дежурного и зашел. Кик налево, кик направо — он один. Достаю в наглую лопатник, отстегиваю стольник. — Вот, говорю, выставка Дюльфика в Доме художника через месяц, а это — пригласительный на две персоны. И тикать. Пока тихо, но зухтер, чувствую, бродит вокруг, как одинокая гармонь.
«Кому ты всрался, — подумал Плющ, — если отлавливать всех дискоболов вроде тебя, кто в лагере работать будет?».
— Дюльфик, Дюльфик, — сказал он вслух, — не дашь ли ты мне Дюльфик, взаймы двадцать пять рублей? Ставраки, падла, купил у меня работу, помнишь, автопортрет с розочкой, обещал полтинник, но слинял куда-то, чуть ли не в Москву, а когда приедет, неизвестно.
— А как же ты живешь? — спросил Дюльфик.
— Приходится сдавать кое-какие железки на Староконном. — Отнес в воскресенье топорик, английский, лев на стреле фирма. Дали, падла, червонец.
— Так зачем тебе бабки? — удивился Дюльфик.
«Вот, гад!» — подумал Кока. Плющ объяснил, что надо делать ремонт в мастерской, и срочно, но о приезде Галки умолчал, не его собачье дело.
— Костик, — грустно сказал Дюльфик, — бабок нет, родной муторши не видать! Последний тридцатник отстегнул сегодня Алке, за неделю. Я могу тебе дать, сейчас найду, кое-что для ремонта.
Он полез в кладовку и оттуда сдавленным голосом перечислял:
— Краска для пола, 3 кг, зеленая, правда…
— Годится.
— Белила густотертые, 2 кг…
— Годится.
— Олифа… Обоев три рулона хватит?
Он попятился из кладовки, отряхивая штаны. Нелединский обрадовался за Плюща и налил себе полстакана водки.
— Что там еще? — вспомнил Дюльфик. — Ватман? Вон бери, листов двадцать хватит? Хороший, правда, по одиннадцать копеек, жалко на стенку…
— Дюльфик, Дюльфик, — растроганно сказал Плющ, — приходи, падла, на новоселье. Только не сразу.
— Да, уж, — утомленно ответил Дюльфик.