Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
Марат наклонил голову к плечу. Похоже, эта носатая карга была права. Странно, ему и в голову не пришло, что нужно предупредить о своем приезде. Считал, что сделает бабке приятный сюрприз, и не подумал о том, что это может оказаться для нее слишком. И что теперь делать?
Он медлил, и старуха вызвалась ему помочь.
– Ладно, стой тут, как памятник Ришелье. Я пойду поговорю с Динарой, хоть как-нибудь ее подготовлю.
Старуха поискала глазами урну, не найдя ее, швырнула бычок на землю и притоптала подошвой ботинка. Затем,
– Постойте! – окликнул ее Марат.
– Что? – она обернулась, сверкнув на Марата цепкими черными глазами. – Ну, говори, что ты там стаптываешь казенные подошвы?
– А ваша соседка… Рита Хромова… как она?
– Маргарита? – переспросила карга. – А она мне больше не соседка. В Москву уехала.
Сердце пропустило удар. Ноги как будто приросли к земле. Еще полчаса назад ему казалось, что он навсегда разучился чувствовать? Какое самомнение! Ну давай, солдат, вались на колени, начинай кататься по земле и грызть рукава от невыносимой боли. Тебе же этого хочется сейчас?
Уехала! Не ждет, не помнит! А ты о чем думал? Два года прошло. Ты думал, тебя не было, и у нее жизни не было? А она у нее была, другая, отдельная от тебя!
На несколько секунд он словно оглох и не сразу понял, что психиатриня продолжала говорить. А она лукаво улыбнулась ему тонким, провалившимся ртом и добавила:
– Спрашивала о тебе. Каждый раз спрашивает, когда звонит.
И Марат почувствовал, как от этих слов окончательно лопнула ледяная корка, сжимавшая сердце, и осколки ее брызнули во все стороны, заполнили грудь, горло, легкие. И дышать стало больно, потому что внутри все кровоточило.
Бабка Дина то бросалась обнимать его, то принималась плакать, гладя его обожженные ладони – он уже отчаялся объяснять ей, что ожоги давно зажили и больше не болят, то начинала ворчать, ругаться, сердито грохотать посудой. Потом роняла какую-нибудь тяжелую сковороду и снова бросалась к Марату, обхватывала короткими руками, целовала, куда могла дотянуться.
– Да что ж ты не позвонил, душемот! Уж я бы приготовилась, стол накрыла. А так мне и угостить тебя нечем. Мне одной-то много ли надо, старухе.
– Бабуль, да все хорошо, – возражал он, уплетая на скорую руку пожаренную бабой Диной картошку. – Ты не переживай.
Она уселась напротив него за стол, подперла круглым кулаком щеку и, улыбаясь, смотрела, как он ест.
– Ну и хорошо, и славно, – повторяла про себя, словно молитву. – Вот ты и дома. Ну, куда теперь? В училище вернешься? А, может, на кирпичку? Там сейчас, говорят, получше стало. Какие-то иностранцы приехали, вроде деньги вложили. Швейцары, что ли, шайтан их разберет…
– Я пока осмотрюсь, – неопределенно махнул рукой он. – С друзьями старыми встречусь, разузнаю, что как.
– Ну, давай, давай, – покивала баба Дина и как-то подозрительно на него покосилась, поджав губы.
– В
Аниська сдул ноздреватую, оседающую серым пивную пену и облокотился на высокий пластиковый стол. Из динамика хрипло орала модная певица Лика. Все та же «стекляшка» – ободранные плакаты на стенах, затоптанный плиточный пол, высокие столы, по которым скользят щербатые пивные кружки. И за стойкой все та же Светка, с лиловыми веками, роман с которой так тщательно скрывал от своей постоянной подруги Леха.
Только теперь их отсюда не гоняют – все совершеннолетние.
Аниська за два года его отсутствия чуть вытянулся и раздался в плечах, хотя вид все равно имел до смешного плюгавый. Даже несмотря на то что для пущей брутальности старый друг выбрил свою мелкую шишковатую голову и сделал наколки на руках. Собственно, и весь общий вид Аниськи – атласно-блестящие спортивные штаны, куртка из кожзама, ботинки с острыми носами – видимо, должен был свидетельствовать о том, что с Маратом сейчас говорит не последний в городе человек.
– Расклады у нас такие, – важно повторил Аниська. – Есть сеть частных аптек по области. Мы с ними работаем. Ну, крышуем, ты понял. Банан у нас за главного.
– Банан? – удивленно усмехнулся Марат.
Кто бы мог подумать, что этот тупоголовый ушлепок поднимется до того, что возглавит бригаду. Или, может, он все детство скрывал свой неимоверно развитый интеллект?
– Ну, я тебе прям сразу всю инфу сливать не могу. Сам понимаешь, сколько всякой дряни можно через аптеки протащить. Фармацевтический склад за станцией помнишь, тот самый? – Аниська осклабился, и Марат отметил, что зубы он так в порядок и не привел. – Тоже под нами теперь. Короче, я все это к чему?
Он доверительно посмотрел на Марата.
– Вливайся к нам, я с Бананом поговорю, он против не будет. Ты теперь, можно сказать, человек военный, будешь у нас… как это?.. служба безопасности, во! Волыну тебе достанем. Ты ж обращаться-то, наверно, умеешь теперь?
– Немного, – кивнул Марат, пряча в уголках рта усмешку.
– Ну вот! – радостно заключил Аниська. – Соглашайся!
– Спасибо. Я подумаю, – сдержанно отозвался Марат, отхлебывая пиво.
– Да че тут думать? – возмутился Аниська. – Какие у тебя варианты-то? На кирпичку вкалывать за полтора копья? Сам же видишь, что кругом творится.
– Я в Москву завтра уеду, – коротко объяснил Марат. – Потом поглядим.
– В Москву… – протянул Аниська и, прищурившись, окинул его взглядом. – Это к Марго, что ли? А я думал, у вас уже все… – Он покомкал рукой подбородок, отхлебнул еще пива и заявил: – Не поедет она с тобой. Не вернется сюда, и не рассчитывай! Я ее летом видел – к матери приезжала. Это уже ваще не наша девочка, москвичка, типа, вся. Прикид там, разговоры, все дела. Она ж теперь эта… как ее?.. творческая молодежь, киношники, вся фигня. Зря скатаешься только.