Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
– Ладно, – рассмеялась Рита. – Я верю в ваше кулинарное искусство. Но денег все-таки постараюсь прислать. Думаю, на следующей неделе.
Она помолчала немного, перевела дыхание и спросила, как будто между прочим:
– А что вообще нового… в городе?
– В городе? Не смеши меня, Маргарита. Что может быть нового в этом богоспасаемом городе?
– Ну, я не знаю, – протянула Рита. – Может быть… кто-нибудь приехал?..
– Маргарита, что ты из меня пытаешься вытянуть, как энкавэдэшник на допросе? – оборвала Эсфирь Леонидовна. – Если бы
– Ладно, я поняла, – кивнула Рита. – Счастливо, Эсфирь Леонидовна, не болейте!
– Не дождешься! – пообещала старуха, и трубка откликнулась короткими гудками.
Повесив трубку, Рита вышла из здания и оглядела сквер, в котором располагался переговорный пункт. Деревья тянули к небу черные мокрые ветки, осыпанные золотыми листьями. Под ногами, на серой бульварной плитке, синело в лужах опрокинутое осеннее небо. Воробьи шумно ссорились из-за рассыпанных на траве темно-оранжевых рябиновых ягод. Прохожие поднимали головы, посматривая на небо, готовое вот-вот разразиться дождем. Некоторые уже щелкали зонтиками – и над толпой раскрывались разноцветные купола.
Она не сразу заметила среди прохожих человека, которого высматривала. Поначалу пробежала равнодушным взглядом высокую тонкую фигуру в длинном черном пальто и лишь потом, разглядев над по-пижонски поднятым воротником непокорные золотистые вихры, рассмеялась от неожиданности и пошла вперед, к скучавшему под фонарным столбом другу. Подойдя сзади, она ловко ухватила дожидавшегося ее юношу под руку и пропела, комично растягивая слова:
– Мужчина, вы такой шикарный! Можно с вами рядом постоять?
Парень обернулся, и на Риту весело глянули нахальные синие глаза ее московского приятеля Левы Беликова.
– Даже не знаю, – со смехом отозвался он. – По-моему, вы меня компрометируете, дамочка.
Рита, отступив назад, принялась разглядывать его пальто – длинное, черное, приталенное, делавшее и без того тонкую и стройную фигуру ее друга какой-то уж совсем неземной – словно падший ангел спустился с неба, чтобы смущать москвичей своей надломленной красотой.
– Левка, я ослеплена. – Она картинно прикрыла глаза ладонью. – Где ты оторвал это великолепие? Не отвечай! Ты, сволочь, ограбил ГУМ, а меня с собой не взял, так?
– Фи, милая Гретхен, бросьте ваши уголовные повадки. – Лева жеманно повел бровями. – Я всего лишь свел знакомство с одним очень талантливым студентом текстильной академии. Это он для меня сшил. Только никому не говори, я собираюсь втирать всем, что это пальто из последней коллекции Кензо.
– И чем ты с ним за эту шинель расплатился? – спросила Рита. – Стоп, молчи. Избавь меня от подробностей своей половой жизни.
– Ты не знаешь, от чего отказываешься, – важно вскинул подбородок Лева. – Это о-о-очень захватывающие подробности.
– Да, детка, ты меня заводишь! – с хохотом толкнула его плечом Рита. – Ладно, хорош трепаться. Ты мне зачем в общагу звонил?
– Дело есть, –
Рита жила в Москве уже второй год и училась на втором курсе сценарного факультета ВГИКа. Вступительные экзамены дались ей довольно легко – ее этюды и небольшие рассказы в самом деле заинтересовали приемную комиссию, и мастер Демьянов, набирающий курс в этом году, сразу сказал, что Хромову он берет. После этого на остальных экзаменах к ней уже не придирались.
То ли благодаря этому, то ли из-за неуживчивого взрывного Ритиного характера, но отношения с однокурсниками у нее не очень-то сложились. Таких, как Рита, провинциалов без роду, без племени на курсе было немного. Основной же костяк составляли хорошо одетые, чистенькие и не обремененные материальными проблемами сынки и дочки московской элиты. Из этой модно прикинутой, летающей на выходных в Куршевель гвардии мало кто умел сочинить текст для поздравительной открытки, не то что наваять к семинару целый этюд.
Разумеется, Риту вся эта честная компания к себе не приняла. Она, впрочем, и не пыталась наладить отношения со своими однокашниками. И лишь с интересом отслеживала все новые и новые появлявшиеся о ней слухи. Говорили, что Хромова спит с Мастером и только поэтому и была принята на курс. Твердили, что Рита давно и крепко сидит на героине и все свое вдохновение черпает из посещающих ее во время приходов фантазий. Ей все эти перешептывания были безразличны, немного забавлял лишь тот факт, что в любом новом обществе она умудряется становиться скандально известной персоной, не прилагая к этому никаких усилий.
Рита отдавала себе отчет, что московская жизнь изменила ее. Изменения коснулись и внешности – вместо безбашенной малолетки, кажется, вообще не помнившей, что на ней надето, с кое-как скрученными на затылке волосами, теперь в зеркале она видела этакую полубогемную диву с декадентским налетом. Короткая асимметричная стрижка, несколько выбеленных прядей в копне темных блестящих волос – как солнечные лучи, пронизывающие предгрозовое небо, подведенные темным выразительные губы, тяжелый серебряный браслет на хрупком запястье (свистнула в антикварном магазине на Арбате), красно-бело-черный наряд…
Из всех, с кем она познакомилась во ВГИКе, единственным близким другом ей стал Лева Беликов, студент художественного факультета, удивительно талантливый, остроумный, совершенно беспринципный беспечный гомосексуалист. Левка был не в ладах с матерью, пару лет назад ударившейся в религию и объявившей сына с его извращенными наклонностями великим грешником. Разругавшись с родительницей вдрызг, Лева съехал из родного дома в крошечную квартирку на Пятницкой, оставшуюся ему после смерти бабки. В этой квартире, выгороженной когда-то из длинной многонаселенной коммуналки, Рита зависала у своего приятеля довольно часто, когда хотелось сбежать куда-нибудь из вечно не спящей вгиковской общаги на улице Бориса Галушкина.