Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
Телефонный звонок разорвал сонную тишину квартиры. Рита с трудом разлепила веки. Голову нещадно ломило, во рту пересохло. В окно заглядывал серый осенний день, заставляя ночную тьму жаться по углам, прятаться за спинами гипсовых и мраморных изваяний.
Они с Левкой спали вповалку на большой кровати, целомудренно уткнувшись друг в друга, как испугавшиеся грозы брат и сестра. Рита перегнулась через Беликова и на ощупь сняла с разрывавшегося аппарата телефонную трубку.
– Алло, – хрипло выдохнула она в телефон.
– Тебе не стыдно, распутница? Снова его спаивала? – визгливо задребезжала
Рита, поморщившись, отодвинула ее от уха и протянула сонно моргавшему Леве. Тот вздохнул, подвигал бровями и ответил на звонок:
– И тебе доброго утра, мам!
Рита скатилась с постели, придерживая рукой раскалывавшуюся голову, и принялась шарить по комнате в поисках воды. Не найдя ничего, даже отдаленно напоминавшего бутылку минералки, она в конце концов отпила из хрустального кувшина, стоявшего на подоконнике. Вода отдавала затхлостью – черт его знает, сколько недель назад Левка наполнял этот чертов кувшин. Но ничего лучше все равно не было.
Левкина мать что-то громко вещала в трубку, Беликов отвечал односложно и строил гримасы, выражавшие его бесконечное терпение и смирение перед жизненными невзгодами.
– Ладно, мам, я тебя понял. Пока.
Он наконец опустил трубку на аппарат и, застонав, откинул голову на подушку.
– Хорошо, что она не знает номера телефона моей новой квартиры. Упорно названивает сюда. А то мне приходилось бы выслушивать ее раз в пять чаще!
– Она должна же быть рада, услышав в трубке женский голос, разве нет? – хмыкнула Рита. – Может, ты свернул наконец с опасной дорожки и вернулся в мир богоугодных гетеросексуалов?
– Гретхен, да она за эти годы твой голос выучила лучше, чем мой, – отозвался Левка. – И прекрасно знает, что никакой надежды он не несет.
Рита невесело рассмеялась.
– Вообще, нам с тобой стоило бы пожениться ей на радость. Твоя родня бы успокоилась, а мы бы продолжали жить каждый своей жизнью, не паря друг другу мозги.
– Блестящая идея! – кивнул Левка и тут же снова поморщился от головной боли. – Только, чур, я буду невестой!
– Договорились! А мне, думаю, смокинг пойдет куда больше, чем белое платье, – фыркнула Рита.
Телефон снова заверещал, и Левка, простонав: «Да сколько же можно!», не глядя, схватил аппарат и с размаху швырнул его в стену, едва не задев мольберт с какой-то своей недописанной старой работой.
В трубке сначала раздавались длинные гудки, затем что-то оборвалось, затрещало, и повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленным механическим попискиванием.
Ну, вот и все.
Марат опустил трубку на рычаг. Это был единственный номер, по которому он мог бы связаться с Ритой, – номер телефона того педика, ее приятеля, в квартире у которого они провели тогда несколько дней, – и этот номер не отвечал. Во вгиковское общежитие он уже звонил, там ему сказали, что Маргарита Хромова окончила институт два года назад и в общежитии больше не проживает. Где она обитала теперь, на вахте, естественно, не знали. Можно было бы позвонить домой, упросить бабу Дину дойти до Риткиной матери и разузнать у нее московский номер телефона, но баба Дина умерла в прошлом году.
Марат отодвинул от себя гостиничный телефонный аппарат, черный, с плоскими серыми кнопками, и уставился в окно. За стеклом виден был маленький южный городок – двускатные темно-красные
Контракт с легионом закончился у Марата месяц назад. Весь месяц он провел в этом крохотном неряшливом отельчике, в Обани, слушая вопли чаек, беседуя с хозяйкой отеля мадам Шаброль о ее покойном муже и пытаясь понять, что ему делать дальше со своей жизнью.
Офицер безопасности, тот самый поляк, теперь он уже знал его фамилию – мсье Дубинский, – сказал ему на прощание:
– Далеко не уезжай, все равно потянет вернуться.
– Вы уверены? – с недоверчивой ухмылкой переспросил Марат.
– Уверен, – твердо кивнул тот. – Легион – это на всю жизнь, парень. Здесь мы одна семья, а там, за стенами… Ты хоть задумывался, что тебя там ждет? И кто?
Марат задумывался. И мысли эти приносили беспокойство и острое ощущение пустоты и одиночества.
– А что с оформлением мне французского гражданства? – тем не менее спросил он у офицера.
Тот тут же напустил на лицо озабоченность, принялся что-то искать в компьютере.
– С документами вышла небольшая задержка, – неохотно сказал наконец он. – В посольстве что-то перепутали. Придется немного подождать. Мы приносим свои извинения.
Марат в принципе был к этому готов. Сослуживцы предупреждали его, что легион очень неохотно расстается со своими бойцами. Старшие офицеры всеми силами стараются убедить отслуживших заключить новый контракт, не возвращаться на гражданку. Медлят с оформлением документов, вселяют сомнения, пытаются создать ощущение, что за пределами легиона никакой жизни нет. В целом это нетрудно, человеку, прожившему здесь пять лет, практически отрезанному от внешнего мира, и без их стараний так кажется. Впрочем, загранпаспорт, отсутствие которого так осложняло Марату жизнь пять лет назад, ему выдали. И по идее, он хоть сегодня мог бы вернуться в Россию, вот только…
Баба Дина умерла прошлой зимой. Он был тогда на задании, в одной крохотной африканской стране. Узнал о смерти бабушки только через два месяца, вернувшись в Обань. Теперь, конечно, ехать прощаться было уже поздно, похороны прошли без него.
Бабушка… Маленькая, круглая, нелепая, с по-восточному раскосыми черными глазами. Она растила его, лечила от болезней, ругала за двойки, ворчала, быстро целовала в лоб, гладила по голове маленькой, шершавой от работы рукой. Почему-то вспомнилось, как в детстве она нарезала для него, маленького, бутерброд кубиками, выстраивала их в шеренгу и приговаривала:
– Топ-топ, солдатики.
Солдатики. Вот и они с Русланом стали солдатиками, ушли из родного дома и не вернулись. Сначала Рус, потом он. И баба Дина осталась одна. И умерла одна, без единой родной души рядом. Пока он мотался по саванне, ползал по раскаленной сухой земле, отплевывался от набивавшихся в рот колючек, прищурившись, смотрел в оптический прицел и недрогнувшей рукой спускал курок, она тихо отходила в своей комнате, такой знакомой, пропитанной родным домашним запахом. Может быть, металась по кровати, звала его, пыталась нащупать в пустоте руку внука. А его не было рядом.