Пожар надвигается
Шрифт:
Да, зима прошла даром. Бату не доволен Аяном – башкиры не сломлены, а надо идти дальше. Значит, вся тяжесть войны ляжет на весну и лето. Только бы Бату отозвал Аяна из Башкирии. Лучше бить половцев в степи. Кыпчаки для этого сгодятся, ведь кыпчаки и половцы – это один народ, названия разные, а народ один… Будут они бить друг друга, пока все не попадут под монгольскую власть!
Вскоре в лагерь прибыл гонец – Аян должен оставить свой отряд, и явиться в ханское орду. Бату с Берке и Ордой кочевали по среднему Яику.
–Хан Бату повелел
Аян взволновался и испугался не на шутку. Что это? Бату желал оставить при себе, для какого-то другого дела, или это опала за вялую зимнюю войну?
Встревоженный своей участью, Аян поручил тысячи нойону Каритаю, молодому парню – своему дальнему родственнику, а Хуре велел ехать с собой – Бату утвердит его начальником войск в Башкирии. Хура ликовал, но старался выглядеть хмурым, чтобы Аян не обиделся.
Прибыв в ханское орду, Аян с Хурой сразу же оказались в походной юрте Бату. Хан посмеивался, слушая хмурую болтовню Орды. Берке тоже улыбался. Сердце Аяна сжалось – чем так не угодил этому гадкому человеку?
Повелев подняться с колен и, указав на места, Бату произнёс:
–Мы довольны тобой, Аян.
Что-то новое. Чем быть довольным? Аян не понимал.
–Ты передашь свои тысячи этому нойону?
–Да, хан. Нойон Хура. Его удар решил исход битвы с воинами башкирского вождя Залката.
Бату оценивающе посмотрел на Хуру, удовлетворённо цокнул языком.
–Ты достоин похвалы, Хура. Назначаю тебя, нойон, начальником войска в землях башкир и, в дополнение, отдаю под твою руку две тысячи монгольских воинов.
Хура пал ниц. Две тысячи монголов! Это сила!
–До конца лета ты покоришь Башкирию! – велел Бату.
–Да, мой хан, – отозвался Хура.
–А ты, Аян, будешь воевать с булгарами и половцами. Мой брат Шибан, с вверенными ему сибирскими кыпчаками, обещал взять валы. Шибан поведёт ещё пять тысяч монголов! Против половцев останется один монгольский тумен. Я верю – этим летом копыта наших коней будут попирать Заволжье, и повергнут в прах ихъеденное сварами Булгарское ханство.
–Булгары крепко сидят за валами. Упустили время, – ядовито улыбнулся Берке.
–Перестань, Берке, – отмахнулся Бату. – Может, Шибана заменить тобой?
–У меня и в улусе дел много, – стушевался Берке.
Аян про себя усмехнулся – Берке воин здесь, в ханской юрте.
Через два дня, простившись с Хурой, Аян, в сопровождении личных нукеров, выехал за Яик.
Шибан готовил воинов к решительному удару. После разграбления западной Башкирии, он дал воинам продолжительный отдых. Под валы ходили только дозорные сотни.
Положение было не ахти какое: поверженные башкиры вновь повылезали из лесных лощин и сбились в конные тысячи – будет Хуре работы. Булгары усилились сверх меры – дозоры сообщили: на валах тысячи воинов! Они скопили огромное войско, а это значило одно – перед угрозой гибели и разорения, они смогли объединиться! Некогда
–Адавлет, так Адавлет, – просто сказал Шибан, рассказывая Аяну положение дел. Ужинали. – Если мы прорвёмся за валы – булгарам конец. Тем более, Бату дал в помощь пять тысяч монголов!
–А если не возьмём валов?
–Как это не возьмём?
–Зимой же не взяли.
Шибан замолк, задумался.
–Будем биться, пока не возьмём. Мне кыпчаков не жалко – побьют одних, придут другие. А Булгарию я возьму.
–Да, Булгария – богатая страна.
–Богатая, – согласился Шибан.
В Заволжье монгольская конница, стремительным ударом, разгромила половецкое войско, и погнало вглубь степей. Половцы, обезумевшей массой, отрываясь от преследования, устремилась саранчёй на север.
На юге монголы сбили заставы аланов по реке Кума, сшиблись с основным войском, но были отброшены…
«»»»»»
Посольство Семёна пришло в Переяславль Залесский в самый разгар новой новгородской «распри».
Ярослав остановил послов на «отдых», отправив во Владимир гонца. Давила жара. Князь долго бегал по светлице, горя гневом на «немецкое оскорбление», но, ничего не объяснив, велел сидеть в его городе, а сам умчался к Пскову.
Сысой остался попечителем послов, смеялся и хмурился, обнимая Семёна, потом посуровел.
–Ладно, пойдём, перекусим.
–Лучше в баню, – подмигнул Семён. – Страшно сказать, полгода, а то больше, в бане не мылся.
–И вши есть?
–А куда без них.
В бане парились втроём – Сысой, Семён и, увязавшийся вслед, Микула.
Микула не щадно жёг вениками раскрасневшиеся тела воевод, плескал на каменку квас – хлебный дух резал ноздри. Семён хохотал:
–Умру, Микула! Замучал!
–Терпи, воевода! Банька наша, русская!
–Ярослав взбалмошный, – сказал о князе Семён.
–Али забыл его? Михаил снова натравил своих подкормышей – бузуют новгородские головы, – отозвался из клубов пара Сысой. – Наш бесится.
–Водовик же умер.
–Теперь, вместо Водовика Борис Негочевич и сын Водовика Глеб. Они воду мутят. Тоскуют по новгородскому столу.
–И что за буча?
Сысой, покряхтывая, слез с полок, облился из бадьи холодной водой, вскрикнул радостно.
–Что за буза? Известное дело – Михаил разве спустит, что на Серенск походом ходили? Вот, и настрополил своих Новгород подбивать против Ярослава. Только сорвалось. Борис и Глеб появились в Пскове, и мутили воду оттуда – знаешь же, псковичи первые недруги новгородцев! Ярослав окружил Псков, держит город без хлеба, соли. Ни одного обоза не впустил. Как узнал, что вы возвращаетесь, сюда вернулся, а тут весть – Борис с Глебом к немцам ушли. Правда, нет – не знаю.