Пожар страсти
Шрифт:
– Она не знает, чем я занимаюсь после работы.
– Она знает больше, чем вы предполагаете.
– Так это ее идея? Да, это вполне возможно. Поскольку вы отправились – и конечно, совершенно неожиданно! – в Сан-Франциско. Что же Лина решила делать? Она не имеет права вмешиваться в мою личную жизнь.
– Я не хочу ссориться из-за Лины. И вообще не хочу ссориться. Повернитесь и посмотрите на статую Свободы. Вы давно не видели ее?
– Давно.
– Я тоже – с тех пор, как мне было десять лет. Мы посетим ее, как только вернемся из этой поездки.
– Что значит «мы»?
– Послушайте, Гиацинта.
– Вы не знаете, о чем говорите.
– Напротив, знаю, как знаете и вы. Вы говорите сейчас одно, а ваши глаза – другое. И ваши глаза не лгут.
Глаза Гиацинты, к ее ужасу, наполнились слезами – и все из-за того, что он упомянул о Джерри и Эмме. Она повернулась к окну и посмотрела вниз, на удаляющийся город. На экране перед ними была карта с обозначением их маршрута – на север к Бостону, Галифаксу, Гренландии.
– Я не буду вас беспокоить, – сказал вдруг Уилл. – Читайте. У меня тоже есть книга.
Гиацинта так мечтала почитать этот новый роман хорошего писателя, с таким удовольствием ощущала глянец обложки. И вот теперь все испорчено.
Она прочитала первую фразу, но не смогла сосредоточиться. Она тупо повторяла про себя: «Пристегните ремни». Прочитав эту надпись по-французски и по-английски, она не могла отвязаться от этих слов. Встревожившись, Гиа попыталась взять себя в руки. «Ведь я в здравом уме. Во всяком случае, была в полном порядке, пока не пришел Уилл. Надо посмотреть на все беспристрастно: я ни за кого не цепляюсь и ни на чьем плече не рыдаю. Сама себя содержу и делаю это вполне успешно. Я не должна никому ни цента после того, как убедила Арни принять деньги в счет возмещения долга. Да, мне бывает одиноко, когда я не работаю, – и еще как одиноко! – но я справлюсь с одиночеством…»
Однако что-то в ней дрогнуло и породило сомнения. «Ах, если бы найти мужчину, способного удовлетвориться простыми, не усложняющими жизнь отношениями. Это было бы очень, очень кстати. Он должен быть приятным, как Арни, или чуть-чуть приятнее, а может, просто больше отвечать моему вкусу. Впрочем, это звучит ужасно. «Отвечать моему вкусу…» Как будто я выбираю мужчину так, как выбирают арбуз или стул. Уилл явно не из тех, с кем возможны такие отношения. Здесь большая доля моей вины, и я знаю это. Я хорошо помню, что несколько раз могла сказать такое, что положило бы конец нашим отношениям. Но я этого не сказала. Напротив, поощряла его. И вот результат. Если я не хочу иметь с ним отношений, надо собраться с силами, твердо сказать ему об этом, когда мы приземлимся, и заняться своим делом».
Подошла стюардесса и подала обеденное меню. Уилл и Гиацинта сделали заказ. Гиацинте показалось, что стюардесса смотрит на них с любопытством, словно пытаясь определить, чужие они или супружеская чета. Но разве это имеет значение?
Они молча ели и пили аперитив. Вскоре молчание стало тяготить их.
– Вкусно, – сказала Гиацинта, встретив взгляд Уилла. – Наверное, вы не ожидали такой вкусной еды в самолете?
– Во французском самолете этого можно ожидать.
– Да, они знают
Обычные банальные фразы.
– Кажется, это не первая ваша поездка туда.
– Да, но это моя первая деловая поездка.
– Ну да, на фабрику. Должно быть, это будет очень интересно.
– Я мечтаю об этом.
Снова воцарилось молчание. Затем их взгляды встретились.
– Послушайте, – сказал Уилл. – Это просто смешно. Сперва вы вели свою игру, затем я свою. Мужчины тоже ведут ее, вы знаете. Но начали игру вы, ссылаясь на постоянную занятость. Вы играли со мной или действительно не хотите меня видеть? Если не хотите, то так и скажите. Скажите: «Уилл Миллер, уйдите из моей жизни». Я подчинюсь.
Гиацинта посмотрела в окно. За это время совсем стемнело, и летели они так высоко, что огней на земле не было видно. Куда девалась ее решимость? Ведь только час назад она уверяла себя, что делает себе имя, никому ничего не должна и молча несет свой крест? Ком подступил к горлу Гиацинты.
Подождав, Уилл Миллер заговорил:
– Думаю, вы дали мне ответ, Гиацинта.
Она положила ладонь ему на руку.
– Я не хочу сказать «уйдите из моей жизни».
– А что вы хотите сказать?
«Уголовное преступление второй степени».
– Не знаю.
– Полагаю, вы опасаетесь новых отношений, потому что прежние были очень болезненны. Я прав, Гиацинта?
– Болезненны, – выдохнула она. – О да, болезненны!
– Я не тороплю вас. Но мы теперь понимаем друг друга?
В душе Гиацинты происходила отчаянная борьба. Она испытывала жгучее чувство стыда, потому что сокрытие истины – это притворство и ложь. И еще ею владел гнев, поскольку она, никогда и никому не желая нанести вреда, оказалась в таком положении. Уилла, такого тонкого, умного, гордого и доброго, нельзя обманывать. Нельзя причинять ему боль. Но он ничего не узнает, если дело не раскроется. А она проведет в страхе всю жизнь? Если они будут счастливы, а затем на нее обрушится беда, это не слишком повредит Уиллу. Значит, она не совершит особого греха, сказав ему «да»?
– Гиа, мы теперь понимаем друг друга? – снова спросил Уилл.
Гиацинта кивнула, и он взял ее за руку.
Они спали урывками и, время от времени просыпаясь, ощущали тепло друг друга. Прикосновения казались такими интимными, словно Гиа и Уилл много раз делили ложе. Когда самолет устремился на восток, они снова проснулись и увидели, как всходит солнце.
– Посмотрите! – воскликнула Гиацинта. – Кажется, будто оно поднимается из моря. И так каждый день! Настоящее чудо!
– Да. Чудо. Такое же, как любовь.
Лина, однажды спросив Гиацинту, где она прежде останавливалась в Париже, выбрала другой отель.
– Ты теперь больше не сердишься на нее? – спросил Уилл и лукаво добавил: – Ты думала, что провела ее, но это не так. Эта пожилая леди весьма умна.
– Значит, ты уговорил ее устроить все это? Соседние комнаты и прочее?
– Не скажу, что не принимал в этом участия. А соседние комнаты забронированы для приличия.
Комнаты были декорированы деревом и тонкой тканью: у него – голубой, у нее – розовой. С аппетитом позавтракав, они отправились прогуляться. День был прохладный и солнечный. Они пошли к Тюильри, по пути съели в кафе мороженое.