Пожарный кран No 1
Шрифт:
Анька ревела уже в голос.
– Да не помру, не помру, - пообещал Михаил Павлович, прислушиваясь, как боль отпускает понемножку.
– Подожду уж, пока ты вырастешь.
Анька стихла.
– А потом?
– спросила она настороженно.
Михаил Павлович молчал. А что он мог ответить?
– Ну, потом...
– вздохнул он печально.
– Суп с котом!
И Анька снова отчаянно заревела.
– Не хочу! Не хочу! Не хочу!
– твердила она.
– Хочу, чтоб вы были всегда!
–
– Ревушка... Прилично разве ходить мне в мокром пиджаке? Ладно, никогда не умру.
Они долго сидели рядышком в меловом кругу под краном: Михаил Павлович - приходя в себя, а Анька - уткнувшись носом ему в плечо и тихонько всхлипывая.
– Очень больно?
– спросила она шепотом.
– Терпимо.
– А тукает?
Михаил Павлович расстегнул пиджак, прижал Анькину ладошку к груди.
– Тукает!
– успокоилась Анька.
– А когда оно болит, то это как?
– Коленки разбивала?
– Ну.
– И как?
– Сначала - очень больно. А потом - саднит только.
– Вот и у меня, - сказал Михаил Павлович, - саднит только...
НЕКОТОРЫЕ ПЕЧАЛЬНЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
– Ну, а кровь?
– спросят некоторые, не очень догадливые.
На это надо ответить:
– Ну а Вовка? Забыли вы разве про него?!
Вовка едва дохромал до переодевалки, плюхнулся на диван и, шипя от боли, закатал штанину.
– Здоровски!
– сказал Балабанчик с восхищением и жалостью.
– Кто тебя?
Вовка вкратце изложил.
– Как же ты теперь Горыныча играть будешь?
– озаботился Васька.
– Там вон сколько бегать и прыгать надо! А у тебя кровь все идет... Гляди, весь пол закапал!
Вовка и сам не знал, что делать. А больно было ой как!
– День какой-то, - вздохнул Васька, - непутевый! Всем не везет. И Анька пропала...
– Ка-ак?
– раскрыл глаза Вовка.
– Ку-куда?!
– Никто не знает!
– таинственным шепотом доложил Балабанчик. Ищем-ищем! Даже директор этим делом занимается. Только пока ничего.
В ответ Вовка сказал речь: мучительно застревая на каждом слоге и половину не договаривая, он ругал Ваську и весь Дом пионеров, будто это они были виноваты.
– Мо-о-может, она ле-ежит где и у-у-у-у... Я по-о-ойду ее и-и-и-и...
– Куда ты пойдешь?
– махнул рукой Балабанчик.
– Погляди на себя!
– Пойду! А вы-ы все-е...
– Живо одевайся!
– крикнул Мотя, влетая, и замер.
– Это что?
– Ни-и-ичего!
– сердито крикнул Вовка.
– Анька где-е?
Мотя вздохнул.
– Еще не нашли.
– Я и-и-искать по-по...
– Васька!
– хмуро решил Мотя.
– У тебя сегодня бенефис! Будешь играть Горыныча! А ты - сиди, я тебя "зеленкой" помажу! И забинтовать надо. Только чтоб
Мотя унесся за медикаментами. Вовка, насупленный и тревожный, наставлял Балабанчика:
– Бе-бе-береги хвост! Оборвут.
Это было главное в роли Змея Горыныча. Слов у Вовки почти не было, зато какой у него был хвост!
Будь проклят тот художник, который его придумал! Ему, видно, и в голову не приходило, сколько мучений придется вынести бедному чудищу из-за этого хвоста.
Частенько уже перед самым выходом на сцену обнаруживал его горемыка Горыныч привязанным к ножке рояля... А когда выбегал он на сцену и извергал пламя, мальчишки из балета тишком утягивали хвост в кулисы и цепляли за гвоздик, нарочно вбитый там для этой подлой цели. А ежели у тебя хвост зацеплен за гвоздик, какой же ты Горыныч? Никакой! Одни слезы. Потому что в самый разгар боя либо хвост у тебя оборвется на радость всему зрительному залу, либо сам ты грохнешься.
"Горыныч, на выход!" - командовал дежурный режиссер.
Вовка напяливал огнедышащие головы и, нервно прижимая к груди свой многострадальный хвост, с ревом устремлялся на сцену. "Огне-ем спа-алю-у!" - жутко выл он. Юные зрительницы при этом вжимались в кресла, а дошкольники начинали плакать и проситься домой... Вовка же, занимаясь всевозможной разрушительной деятельностью, ни секунды не был спокоен, косил глазом в кулисы, где слонялись в ожидании своего выхода мальчишки из балета. А вероломный Добрый Молодец, войдя с ними в сговор, нарочно загонял Вовку на опасное пространство возле гвоздика!
Самое обидное было вот что: этого хилого Доброго Молодца Горыныч Вовка мог положить на лопатки мизинцем левой руки. Но по пьесе положено было ему погибнуть трусливо и бесславно - и Вовка погибал... И, уже распластавшись по сцене без признаков жизни и выключив лампочки во всех трех головах, он с тоской наблюдал, как нахальные танцоры, пользуясь его мертвой неподвижностью, ползут по-пластунски среди ватных сугробов, чтобы завязать хвост тройным морским узлом... Придется, ох придется Вовке распутывать его весь перерыв!
В общем, одно название, что Горыныч, а если разобраться, такой же бедолага, как все.
НОВАЯ БЕДА
Как известно, Мотя отправился за медикаментами, чтобы перевязать раненого Вовку, но на полдороге его нагнал Айрапетян:
– Тебя к телефону срочно!
Звонила младшая сестра Светка.
– Шлушай, Мотька, - сказала она.
– К нам шейчаш приходила тетенька иш школы и тебя шильно ругала...
Мотя замер.
– Шлышишь?
– спросила Светка.
– Слышу...
– А мама ей шкажала, что она на тебя вли-я-ни-я не имеет. Вы, шкажала, шражу идите в этот их театр и жалуйтешь там, а меня он не шлушаетша...