Пожароопасный период
Шрифт:
Вернулся в дом, собрался. В кухне, погремев о ведро кружкой, как это делает Иван Захарыч, попил, снял с гвоздя под матицей потолка ружье и патронташ. В комнатке своей все же написал записку хозяевам: «Если что, простите меня великодушно!» И, как злоумышленник, вышел через окно в сад.
На условленное место я пришагал первым. Старенькие ботинки – да, так и не успел купить новые! – набухли от росы, мокрые брюки зябко липли к щиколоткам. Оглянулся на канатный мостик, по которому перебрался сюда, он еще раскачивался. В стороне, на просторной поляне, мирно порокотывал
– Эй, охотник, закурить найдется? – от бульдозера бежал парень, косолапо загребая траву. «Вот еще не хватало свидетелей!» – поморщился я. Но парень был сама простота и невинность. «Здорово, я Коля Редикульцев. Не узнаешь? Меня все в Городке знают!» – хвастался он, широко и откровенно улыбаясь.
Я натряс ему в ладонь сигарет из пачки. Парень, жадно закуривая, продолжал молотить о каком-то сооружении, под строительство которого он второй день расчищает площадку.
– А-а, поставят какую-нибудь шарагу. Лучше бы храм возвели! Почему сейчас храмов не строят? Не знаешь? Ну не для молений там разных, не для опиума, просто для красоты!
– Храм на крови! – усмехнулся я своим мыслям,
– Да ладно тебе, земеля! – и парень, так же косолапя, побежал к своему желтому чудищу с блестящей от розовой зари «лопатой».
Пора было появиться В. Д. И он появился. Из-за кустов прибрежного тальника приглушенно вырулил синий «жигуленок» и В. Д. – в кожаном плаще и широкополой модной шляпе вышел из него во всем своем великолепии.
– У вас уже и машина? – искренне удивился я. – А кто ее погонит обратно в Персиково, интересно знать?
В. Д. побледнел.
– Слушай, Золотов, фамилия у тебя хорошая, да не тому, видно, дана.
– Вот как?
– Глупостями занимаемся, Владимир. Я, конечно, человек чести, но предлагаю мириться.
– Каким это образом?
– Здесь вот, – В. Д. сунул руку в карман, – здесь пятьдесят рублей.
– Маловато, Вадим, ваша честь стоит!
– Пацан, я тебя на девять лет старше и понимаю.
– Ну, этим гордиться не надо, что старше. Я тоже доживу.
– Доживешь? – В. Д. усмехнулся и посмотрел на восток.
– Энгельс был прав, Вадим! Ты переродился. И все твои бывшие благие порывы не стоят теперь и ломаного гроша. Но дело в общем не только в тебе, как в индивидууме. Что делать вон с ними? Вон с ними – посмотри!
Мы одновременно повернули головы на восток, где вставало солнце и гнало, гнало по широкой заречной пойме остатки сумрачной ночи. И в этом грязноватом, мышином мареве – визжало, скрипело, ухало и гикало, подступая с каждым освобожденным лучом, все ближе, грозя смести, растоптать, растерзать на части, скопище нечистой силы.
– К барьеру! – провозгласил я и снял с плеча ружье. – Отсчитываю тридцать шагов и – сходимся. Готовьтесь, маэстро! Революция ничего не стоит, если она не умеет защищаться.
В. Д., опять бледнея, взял из машины мелкокалиберку. Я развернулся,
– Делать тебе, капитан, нечего! – сплюнул я в сердцах.
– Проваливай! – закричал я. – Дуэли не видел? Проваливай!
В следующее мгновение я почувствовал, как до затылка долетела пулька, обогнула голову возле уха и опять полетела прямо.
Я обернулся. В. Д. опускал оружие, из ствола змеился легкий дымок.
– Будь уверен, я не промахнусь! – и на ходу выколупнув войлочный пыж из патрона, высыпал дробь в траву. Решение родилось мгновенно: в кармане куртки после последней командировки каталось с полгорсти гороха. Я черпнул патроном горох, вдавил пыж на место.
Тарелка Талынцева висела как раз над серединой отмерянной дистанции. Капитан охрип, больше не кричал, только трубочка зорко смотрела вниз.
Я сделал десять шагов навстречу В. Д., остановился, медленно, одной рукой, поднял ружье.
– Если страшно, повернитесь спиной! – мне было важно сейчас не попасть ему горохом по глазам. В. Д. спутанно, деревянно повернулся.
А пойма реки Орала и гикала. Нечистая сила приближалась уже к бульдозеру Коли Редикульцева. И тарелка в небе висела, как абажур. До чего дошла наука! Я опустил ружье, но мгновенно вскинул, нажал собачку курка. От модной шляпы противника полетели ошметья.
– Ныряйте в машину, пока не поздно! – крикнул я потерявшему всякое самообладание В. Д. – Как раз к раздаче соков доберетесь, а мне еще с этими ребятами надо управиться.
Бог мой, кого там только не было!
Вся эта, гонимая светом утра, неуправляемая, сволочная свора, орда, терзала и рвала каблуками, будто чертовыми копытами добрые и урожайные на травы земли речной поймы. Копытила и втаптывала подросшую отаву, где можно было бы через недельку снова пустить косилки, поставить новые стога. Кто-то пытался нырнуть в июльские скирды и затаиться там. Удавалось немногим: свои же выволакивали за волосы, за ноги: «Воровать – так хвост трубой, а теперь в норку! Поше-ол»…
Матерые ворюги с должностными портфелями, приписчики, валютчики, алкаши, перерожденцы, разного рода шабашники, люди с песьими головами. Дипломированные и без царя в голове! Выделялся впереди бегущий – с деревянной, вращающейся на шарнирах, башкой: «Рык, рык! Растопчу, разорву!».
«Растопчет, – подумал я. – Эту башку горохом не проймешь!» – и вставил в ствол патрон с волчьей картечью. Но от экстренных действий меня невольно оборонили две номенклатурные единицы, которым вчера было все равно чем руководить – театром или гортопом. Они первыми достигли уреза берега, заполошно прикидывая: нельзя ли устроиться и здесь на какую-нибудь руководящую должность?