Пожиратель мух
Шрифт:
– Что теперь? – Катя уже надела обувь и стояла рядом.
– Теперь мы посмотрим, кого подстрелил наш Соколиный глаз. На всякий случай, стой здесь и приготовься бежать со всех ног к машине. Поняла?
Катя послушно кивнула. Виктору все больше нравилась ее выдержка. Любая другая женщина на ее месте уже давно пребывала бы в коме от всего пережитого. А эта держится так, будто каждый день отделывает мужиков фонариками и ногами.
«Если бы это была игра на выживание, я все деньги поставил бы на нее», – подумал он.
Взяв ружье наизготовку, он осторожно двинулся вперед, приготовившись стрелять, если почувствует хоть какое-то
На земле лежал Сергей. Лежал, одной рукой прижимая к груди другую. Бледное лицо было искажено гримасой боли, испуганные глаза смотрели прямо на Виктора. Заметив двустволку, Сергей тонко заскулил и попытался отползти назад. При этом он отпустил руку, которую придерживал. Та тяжело скатилась с груди и упала в грязь, изогнувшись под каким-то немыслимым углом.
– Серега! – крикнул Виктор, придя в себя. – Серега, потерпи, я сейчас!
Он бросился к другу, но тот, не сводя полных ужаса глаз с ружья, перевернулся набок и пополз с удивительной скоростью прочь. Раненая рука сползла куда-то за спину и волочилась за ним, как будто была привязана на веревочке. Присмотревшись, Виктор понял, что примерно так оно и есть. Заряд крупной дроби угодил в плечо и почти оторвал левую руку.
– Господи, Сервиса… – похолодев прошептал Виктор. – Как же так-то, а?
Только сейчас он заметил, что Сергей залит кровью так, словно неделю провел на мясокомбинате.
– Сережа, потерпи… Да куда же ты? – Виктор схватил друга за ногу.
Тот попытался вырваться, но сил не хватило, и он, закрыв здоровой рукой лицо, захныкал:
– Нет, нет, нет, пожалуйста, не надо. Не надо, умоляю!
– Серега, это я, Витя, перестань! Сейчас все будет хорошо… Катя! – крикнул он. – Катюша, помоги мне! Сейчас, Сережа, сейчас, только не дергайся…
Но Сергей то ли не слышал его, то ли не желал понять. Он продолжал вырываться, хотя с каждым движением кровь маленьким фонтаном вырывалась из открытой раны, унося с собой последние силы. Несколько мгновений он еще сопротивлялся, если можно назвать вялое шевеление и мольбы о пощаде сопротивлением, а потом потерял сознание.
Зашуршали кусты, и рядом появилась Катя. Увидев Сергея, она зажала ладонью рот и испуганно посмотрела на перепачканного кровью Виктора.
– Катя, нужно его перетащить в машину. Там есть аптечка, попробуем остановить кровь.
– Это он, – она кивнула туда, где остался учитель, – это он его так, да? Из этого ружья?
– Да. Он. Из ружья.
– Ты весь в крови.
– Знаю. Это Серегина. Давай, Катюша, потом будем разговаривать. Нужно как можно быстрее жгут наложить, иначе он умрет.
– Я помогу, я помогу… Только я крови очень боюсь. Мне может стать плохо. Если меня вырвет – извини. Но я постараюсь… Что мне делать? – девушка старалась не смотреть на Сергея, особенно на его руку, лежащую почти отдельно от тела, но все равно лицо ее было смертельно бледным. Виктор видел, что еще немного, и у него будет три бесчувственных тела.
– Хватай его за ноги, я возьму за туловище. Не смотри на рану. Просто возьми его ноги и тащи. Когда почувствуешь, что кружится голова или еще там что – бросай и садись на землю. Если тебя хватит на десяток шагов, можешь считать, что уже здорово мне помогла. Ну, взяли?
Катя кивнула,
Сопя и тяжело отдуваясь, они вытащили Сергея на тропинку. Там их поджидал учитель, который успел частично прийти в себя, и теперь сидел, боязливо озираясь по сторонам. Глазки близоруко щурились. Одной рукой он поддерживал челюсть, другой – пытался нашарить в грязи очки.
Увидев бывших пленников, он вскочил на ноги и уставился на них со смешанным выражением страха и облегчения.
– Шлава хошпоти, эшо вы, – произнес он. – Я шумал эшо он.
Виктор с Катей, не удостоив старика взглядом, прошли мимо, волоча ставшего вдруг неимоверно тяжелым Сергея. Он по-прежнему был без сознания. Кровь уже не била фонтанчиком из раны, но и останавливаться не думала. Виктор чувствовал, что рукав его куртки вымок насквозь.
– Эй, – старик нашел, наконец, очки и, кое-как протерев их полой ватника, водрузил на нос. – Пошоштите меня! Шлышите?
Видя, что останавливаться никто не собирается, он двинулся за ними, держась на всякий случай шагах в пяти позади. Взгляд его был прикован к закинутой за спину Виктора двустволке.
Он стоял у самой кромки леса, не сводя единственного уцелевшего глаза с крошечных фигурок, суетящихся на фоне пожара. Несколько минут назад он услышал выстрелы и подумал, что ее план удался на славу. Он не мог с уверенностью сказать, была это его мысль или принадлежала ей, так же как и сам план, но это было и неважно. Больше всего его сейчас заботила крыса, уже начавшая пожирать кишки. Крепкие клыки голода терзали потроха с неистовой злобой. Особенно плохо стало теперь, когда ноздри уловили запах свежей, еще теплой, еще живой крови. Этот запах пьянил, сводил с ума. Запустить зубы в мягкую податливую плоть, рвать ее, терзать, пропихивая в горло горячие сочные куски, чтобы эта проклятая крыса хоть ненадолго заснула.
Но был еще дым. Черный густой дым, с жирными хлопьями пепла. И багровые, обжигающие языки пламени. Огонь… Вечно голодный, готовый пожирать все, что попадет к нему в красную бездонную пасть. Причиняющий невыносимые муки. Даже сейчас, когда он просто смотрел на золотистые всполохи, все тело пронизывала чудовищная боль. Он знал, что это лишь воспоминание о той боли, которую он испытал много лет назад. Но воспоминание такое явственное, что казалось, давным-давно обгоревшие до черноты кости снова тихо потрескивают от невыносимого жара, а кожа покрывается ужасными волдырями и жир, плавясь, вытекает через поры, издавая отвратительный запах…
Он будто снова был там, в двух шагах от спасительного, как ему казалось, дома. Захлебывающийся лай псов, пляшущие огоньки факелов в сумерках, торжествующие крики людей, почуявших близкую расправу… И он был один, совсем один против этой обезумевшей кровожадной толпы. Они выследили его, как дикого опасного зверя. Выследили и загнали в ловушку, из которой не было выхода. Да, как зверя… Даже хуже. Опасного хищника просто убивают выстрелом в сердце. Его не загоняют острыми кольями в собственную берлогу, чтобы потом сжечь живьем. А с ним поступили именно так. Они прекрасно знали, что он жив, когда поджигали дом. Каким же кошмарным был звук, когда они подперли бревном снаружи дверь! Как будто заколотили гвоздь в крышку гроба. А потом сквозь щели начал просачиваться горький дым, из-за которого грудь раздирал кашель. И стало очень горячо, очень горячо, ОЧЕНЬ ГОРЯЧО!