Пожиратель мух
Шрифт:
Он дернулся, как от боли, хотя давно уже забыл это ощущение. Последний раз оно пришло в тот вечер, когда его заперли в доме и подожгли. О, тогда было очень больно. Нечеловечески больно… С тех пор единственное, что он мог чувствовать – голод. Поганая прожорливая крыса, жрущая его потроха. И все-таки эта песенка… Было в ней что-то пугающее.
Беспомощность. Эта повторяемая снова и снова песенка говорила о беспомощности той, с кем он связан неразрывными узами смерти. Той, без кого он просто рассыплется в прах
– А сова из дупла глазками луп-луп… – медленно и хрипло проговорил он, будто пробуя слова на вкус.
И вкус ему не понравился. Он отдавал горелым мясом.
– Ну, теперь ты доволен? Все узнал? Теперь, может, отпустишь девушку?
– Теперь-то, недоумок, я ее точно не отпущу. Неужели ты действительно веришь, что сможешь таким образом разделаться с ним? Боже ты мой, да ты совсем сдурел!
Виктор плотнее запахнул куртку, нащупал коробку за пазухой и, убедившись, что она все-таки начала намокать, зло сплюнул. Чего он еще ожидал? Что старик бросится к нему с восторженными криками, обливаясь слезами счастья? Да войди сейчас в деревню танковый батальон, он не сделает ни шагу из своего укрытия. Будет все так же трястись и ждать, пока не случится второе пришествие.
– Ну, и что будем делать? – спросил Виктор. Он физически ощущал давление подступающей со всех сторон темноты. Это было чем-то похоже на начинающийся приступ клаустрофобии. – У тебя есть какие-нибудь предложения?
– Есть, – коротко ответил старик. – Стой там.
– И долго мне так стоять?
– Пока он не придет.
«Толково, – подумал Виктор. Несмотря на пронизывающий ветер и дождь, ему вдруг стало жарко. – При таком ливне я ничего не смогу сделать. Буду торчать здесь, как вкусная приманка, пока…
Но что ему-то с этого? Покончив со мной, Прохор примется за них, неужели он не понимает? Или у него тоже есть какой-то план?»
– Ты же сам знаешь, что отсидеться тебе не удастся, – крикнул Виктор. – Дай мне этот шанс. А вдруг получится?
– Нет. Сделаешь шаг, я выстрелю. Твою девку я держу крепко, не сомневайся. Сейчас она сама тебе это скажет.
Виктор услышал приглушенную ругань, потом звук пощечины и снова брань, но уже Катину.
– Не хочет она с тобой разговаривать, – неуверенно сказал старик. – Ну и черт с ней, все равно недолго осталось… Ты меня понял, молокосос? Только двинься с места, и она распрощается с рукой. Больше я предупреждать не буду. И считать, кстати, тоже.
«Это конец, – мысль была короткой и жесткой, как удар в лицо. Виктор неосознанно поморщился. – Если я сейчас же ничего не придумаю, до утра нам не дожить».
Он с тревогой посмотрел на редкие язычки пламени, все еще пляшущие на развалинах домов. С каждой секундой их становилось все меньше. Темнота сгущалась.
«Странно, как быстро сгорела деревня, – отстраненно подумал он. – Сколько прошло времени? Часа два, не больше… А от нее уже одни головешки. Может быть потому, что она по-настоящему сгорела тогда, в сорок третьем? Если верить романтикам, то у каждого города есть душа. У каждой деревни, наверное, тоже. Вот она-то и погибла в пожаре сорок третьего. Деревня мираж, деревня призрак… Как человек. Мы ведь тоже иногда умираем задолго до биологической смерти. Я, например, умер, когда увидел руку Лены, свисающей с бортика ванны. Тогда все остановилось. Я превратился в призрака. Все, что было
Виктор усмехнулся. Подчиняясь внезапному порыву, он посмотрел туда, где дорога сливалась с темнотой, и сердце со всего маху ударило по ребрам. А потом замерло, будто споткнулось.
За завесой дождя он увидел высокую тощую фигуру в дождевике. Она почти сливалась с темно-серым пологом косохлеста, и поначалу Виктору показалось, что это всего лишь игра воображения. Но в следующий миг силуэт сделался четче, и тут уж не осталось никаких сомнений – монстр выполз из вечного мрака. И вместе с ним в маленький мир людей пришел острый запах сырой земли, мгновенно перебивший запахи дыма и гари.
Виктор судорожно вздохнул, не в силах отвести взгляд от медленно наплывавшей на него фигуры. Существо (теперь у Виктора язык не повернулся бы назвать его человеком) в дождевике не спешило, будто хотело растянуть удовольствие. До уха донеслись тяжелые хлюпающие шаги. И Виктор чувствовал, как от этого неторопливого размеренного «хлюп-хлюп-хлюп» внутренности превращаются в густое холодное желе. И запах… Сейчас он был в сотню раз сильнее. Он душил, обволакивал вязкой зловонной массой, заставляя желудок сокращаться в рвотных позывах.
Время и пространство перестали существовать, растворившись без следа во всеобъемлющей тьме. Виктору казалось, что с самого сотворения мира он стоит под косыми струями дождя и смотрит на приближающийся силуэт, и будет стоять так до скончания века…
До скончания века – колоколом отдалось в голове, и внезапно он вспомнил, что всего несколько часов эти же слова пришли ему в голову, когда он впервые увидел человека в дождевике.
Все возвращается на круги своя, – пронзила мысль. – С этих слов все началось, ими, похоже все и закончится. Как пес возвращается на блевотину свою… Да, как пес на свою блевотину.
– Господи, сохрани меня и помилуй, укрепи меня и направь, – прохрипел он.
И эта фраза, услышанная им однажды в каком-то фильме, фраза, которая тогда показалась пустой и никчемной, теперь до краев наполнилась смыслом. Каждое слово, каждый звук стали вдруг почти осязаемы, их можно было потрогать, подбросить на ладони, как драгоценные камни, удивляясь их тяжести и отточенности граней. Они с гулким всплеском упали в тишину, взорвав ее изнутри.
Виктор будто очнулся от глубокого сна. Существо было совсем близко. Он разглядел грубые заплаты на грязном дождевике, бурые пятна, расползшиеся по груди, увидел выглядывающий из-под низкого капюшона подбородок – покрытый тонкой нежно-розовой нарождающейся кожей, из-под которой, как земля из-под талого мартовского снега, местами выглядывала черная, обуглившаяся плоть. Он чувствовал колебание почвы под тяжелыми шагами, ощущал исходящую от фигуры в дождевике вонь земли и горелого мяса. Но все это уже не имело над ним власти. Чары рухнули под таранным ударом простенькой молитвы.
Виктор огляделся. Взгляд упал на «девятку», стоящую в десяти шагах от дороги, напротив дома, где засел старик. Виктор понял, машина – его шанс. Нужно всего лишь осторожно развернуться к ней спиной, тогда через пару шагов между ним и психованным учителем окажется Прохор. И если удастся заманить эту тварь поближе к «девятке», то… Продолжать мысль он не стал.
Медленно, очень медленно он начал пятиться, не спуская глаз с того, кто когда-то носил имя Прохор, молясь только об одном – чтобы он не бросился в атаку сейчас.