Пожиратель

Кощеев Владимир

Вновь ее пальцы коснулись моей кожи. Я ощутил, как преподавательница вздрогнула, но контакт не разорвала. От кончиков её пальцев пошло тепло, но не как в прошлый раз, а сразу мощным потоком.

И теперь она гладила обширную травму, так что я в полной мере прочувствовал, как на меня влияет увеличение близости. Удержаться было невероятно трудно, но я держался. А тепло продолжало расходиться со спины по бокам, и дальше, дальше.

Вымывая мысли и рассудок, оставляя только одно желание.

Краем глаза я видел, как уменьшается кровоподтёк.

Пару раз накрашенные ногти Васильевой мелькнули на моей груди, и в эти моменты приходилось задерживать дыхание от жгущего внутренности жара.

Обжигающее дыхание разгорячённой женщины я почувствовал на своей шее. А следом преподавательница коснулась моей спины грудью, совершая особо широкое движение. Её пальцы прошлись по животу, едва не задевая пряжку ремня.

Я мог с уверенностью сказать, что лечение уже закончилось, однако Васильева всё продолжала гладить меня то со спины, то с боков. Её дыхание участилось, стало тяжелее, и вместе с тем я чувствовал, как усиливается аромат её кожи.

И желания.

Не в силах больше терпеть, я резко обернулся, оставаясь при этом в горячих объятиях. Наши взгляды столкнулись.

Я увидел её распалённое страстью лицо, заметил приоткрытый рот и горящие глаза. Ногтями проводя по моей спине, преподавательница не отводила от меня взгляда. Она была просто не способна оторваться.

Я подхватил её под бёдра и, удерживая на весу, поцеловал со всем жаром, что скопился в моём теле. Женщина в моих руках поплыла, как воск. С её губ сорвался сладостный стон, её руки обхватили меня за шею, зарылись в волосы.

В мгновение ока я донёс её до дивана и медленно опустил на сидение. Отстранившись на секунду, я не прекращал смотреть на эту прекрасную женщину. А она смотрела на меня, не отводя взгляда. Её рука потянулась ко мне.

Покрывая поцелуями ее лицо, шею и грудь, я чувствовал каждым прикосновением, как бешено колотится сердце распалённой красавицы. Каждый раз, когда я прижимался к ней, ощущал, как возбуждение, и так достигшее своего апогея, рвётся наружу, смывая последние преграды.

Мои руки ласкали её прекрасное подтянутое тело, а она закусывала губы, чтобы не стонать в голос, но я всё равно слышал, насколько ей приятно.

— Боже, Игорь, — выдохнула она, когда я задрал её юбку.

Потом, сильно позже, оторвавшись от уставшей, но довольной женщины, я позволил себе внутренне улыбнуться.

Не только руки помнят.

Глава 10

Как же приятно просыпаться, когда у тебя ничего не болит!

Я будто заново состарился и опять помолодел. Настолько мощным оказался контраст между вчерашним пробуждением и сегодняшним. Сев на койке, я принялся одеваться.

В этот момент в казарму вошёл сержант, и по своему обыкновению, использовав заклинание голоса, рявкнул:

— Курсанты, подъём!

Народ зашевелился на койках, а я спокойно одевался. Орешкин на соседней кровати с трудом разлепил глаза и несколько секунд глядел на меня с сомнением.

—

Да кто ты такой, вообще? — простонал он, тяжело садясь на своей койке и откидывая одеяло. — Как ты можешь улыбаться в такую рань?

Выражения лица я не сменил. Однако решил всё же дать ответ, который Гришку бы устроил.

— У меня есть младшая сестра, которая два года пыталась устроить мне раннюю побудку, — с ухмылкой произнёс я. — Так что пришлось приспосабливаться. А вот ты, сразу видно, рано вставать не привык.

— Да я дома хорошо, если к одиннадцати глаза открывал, — признался Орешкин.

Значит, в плане учёбы у него было либо всё куплено, что, учитывая богатство отца, совсем не удивляет. Либо Гриша был умником, который настолько хорош в учёбе, что мог себе позволить прогуливать занятия.

— Если не возьмёшь себя в руки, дальше будет только хуже, — покачал я головой, заканчивая надевать форму.

Зачарование на ней держалось до сих пор. Ни грязь не пристала, ни повреждений я на ней не видел. А ведь сколько всего уже пережила эта одежда! Мне даже рёбра в ней ломали, а форме хоть бы хны.

Сегодня разминку я воспринял, как лёгкую прогулку. По крайней мере, сумел прийти первым на полосе препятствий, обойдя даже аристократов, которые до этого держали первенство. Впрочем, судя по их виду, такие нагрузки даже для тех, кого готовили к военной службе, всё же были тяжеловаты.

Легко показывать превосходство на коротком отрезке. Но если ты бежишь не спринт, а марафон, то придётся куда как сложнее. И в нашем случае именно марафоном мы и занимались. Требовалась иметь изначально недюжинную выносливость, чтобы соответствовать требования военной академии и не чувствовать себя выжатым лимоном.

Была в тренировке на износ и хорошая сторона. Больше в мою сторону косо никто не смотрел — некогда оказалось, потому как сержант стал лютовать сильнее, чем прежде. И отстающих не стеснялся подгонять не только словом, но и разрядами молний, прилетающими в задницу курсанта.

Возможно, не самый педагогичный метод, но зато действенный и очень обидный. Кажется, мы даже на минуту раньше закончили разминку, чем обычно.

— Курсанты, в столовую на завтрак! — объявил сержант, когда последний из нас пересёк финишную черту. — За мной!

И сам побежал бодрой рысцой вперёд. Пришлось следовать за ним на той же скорости. Видимо, сверху пришла разнарядка окончательно вымотать слушателей подготовительных курсов, чтобы у них уж точно не было ни сил, ни желания участвовать в драках на территории академии. Во всяком случае, иного объяснения этой усиленной муштре я не видел.

На завтрак подавали овсянку с россыпью ягод, мёдом и орехами. Но несмотря на то, что блюдо даже выглядело неказисто, отказываться никто и не думал. Подступившие к пределу своей выносливости парни сметали еду со своих тарелок с такой скоростью, будто их грозились расстрелять за промедление. Чай с куском хлеба и масла, однако, сегодня заменили чашкой кофе.