Пожиратель
Шрифт:
Инженер в области информатики. Ну и дурак! Он радовался, что не сказал об этом отцу раньше. Что не выдал себя. Инженер в области информатики. Пошли все в жопу! И заметил, как сильно он разогнался, что сердце выскакивало из груди. Он быстро посмотрел вправо, потом влево, но, вместо того чтобы притормозить, прибавил скорость, проезжая на мигающий желтым светофор. Инженер в области информатики… Он сплюнул на землю. Развернулся и уже на красный пересек перекресток в обратную сторону. Дорога была практически пустая. Машин мало, и все — далеко. «Почему не вор? — подумал Филиппо. — Боксер. Боксирующий
Филиппо аккуратно придержал велосипед и оказался на пустынной болотистой площадке под мостом. От воды шел холодный пар с запахом гнили. Уже слышалось жужжание мух и комаров, готовых покорять мир с приходом лета. И он подумал, что это место, так же как тени сосен и кленов, подходит к его настроению и его мыслям. Ему надо искать других друзей. Франческо — чист как стеклышко. Лука — дрянь. Не то чтобы он точно знал, что значило быть чистым, но верил, что Франческо как раз таков. И у Филиппо кольнуло где-то в области сердца. Все было слишком сложным. Невыносимым. Жестоким. Он вспомнил Пьетро Монти. Он и правда повел себя с ним как скотина.
— Ну и что?! — вырвалось вслух.
У того хотя бы есть нормальные родители. Брат. Талант. Черт, даже у такого отсталого есть талант. Но это не принесло Филиппо облегчения. Где-то в глубине, тайно и мимолетно, он назвал это чувство «благородством». Ведь благородно признать, что ты вел себя как скотина. Но это чувство тут же сменилось другим, с которым он всеми силами желал слиться. Он осудил прежнее чувство как «слабостью».
Велосипед катился по инерции, а сам Филиппо серьезно задумался, как подняться по липкой отвесной стене, чтобы не сдохнуть от усталости: получалось, и так и сяк умрет. И он стал лелеять мысль, не поспать ли ему здесь, одному, — может, отца всю ночь будет мучить чувство вины от отчаяния и страха за него. Но тут же отмел эту идею как неприемлемую и пообещал себе, что больше не будет забивать голову подобной чепухой.
Внизу было тихо, только медленно текли мутные воды сточного канала.
Тук. Тук. Тук.
Филиппо резко обернулся. Никого не увидел. Слез с велосипеда и бесстрашно вгляделся в темноту.
Тук. Тук. Тук.
— Кто там? — спросил Филиппо глухим как из бочки голосом, демонстрируя уверенность, которой не обладал.
— Человек-Призрак, — ответил голос.
И тогда Филиппо увидел его. Это был странно одетый старик.
— Чего тебе? — пробасил Филиппо, откашлявшись.
— Хочу немного побыть с тобой, если ты не против.
Филиппо сжал кулаки:
— Я не гомик.
— Я тоже, дорогой.
У старика был убедительный и внушающий доверие голос, как у дедушки. У дедушки из рекламы. И все же двигался он, хотя его и окутывала тьма, не по-стариковски, а, наоборот, энергично. У старика была трость, верно, но он не опирался на нее и смог за недолгое время разговора
— Гони деньги, а потом, может, я тебе достану.
Левый уголок губ старика пополз кверху, и он злобно и порочно усмехнулся:
— Я не старый пидор-сосулька, дорогуша. Я всего лишь самая что ни на есть худшая добыча для настоящего вора-боксера.
Попятившись, Филиппо угодил правой ногой в грязную лужу и намочил кроссовку, сделавшуюся тяжелой. Все его противоречия и мешанина мыслей сбились в необъяснимый ужас: этот мужчина — потому что он, разумеется, не мог быть стариком — прочел его мысли. И Филиппо внезапно вспомнил, что ночью — страшно. Что когда ничего не видно — плохо. Что в темноте все становится другим. Что мрак порождает монстров.
— Потому что я — то есть мы, вы и они — я Человек-Призрак, дорогой. — Произнося эти слова так же сосредоточенно, как произносят мантру, мужчина, похожий на старика, одновременно направил в звездное небо хищнический набалдашник своей трости. — Небесная сперма, дорогуша. Мы все спускаемся со звезд.
Старик говорил вязким, гипнотическим голосом, ухватившись за корешки подсознания, как берут за веревки марионетку и начинают управлять ею с профессиональным мастерством.
— Черт, что ты сказал? — произнес Филиппо, словно в трансе. Как человек, пытающийся очнуться ото сна, постепенно переходящего в кошмар.
— То, что слышал, дорогуша. Я — то есть мы, вы и они — живу в твоих самых страшных снах.
Филиппо понял, что перед ним помешанный. И ощутил, что он стал легким. Можно сказать, бесплотным. Может, ему и в самом деле снился сон. Но он тут же отогнал от себя эту мысль как бредовую.
— Мне надо идти.
— К кому? К отцу?
Филиппо обернулся и посмотрел в глаза этого странного старика, высящегося перед ним, черного как ночь, но не внушающего доверие, не как тени сосен и кленов. Посмотрел в горящие, как звездные галактики, глаза, только маленькие и острые: гвозди, готовые вонзиться в душу.
— Черт, откуда ты знаешь о моем отце? Кто ты, на хрен, такой?
— Я знаю все об отцах и все о детях. Я знаю, что отцы и дети — это бесформенный пульсирующий внутренний орган мира. Калеки, двигающиеся без ног, полчища с ломающимися голосами. Чем бы ты действительно хотел заняться, когда вырастешь, дорогой?
Филиппо заметил, что из узких губ старика течет липкая беловатая слюна, как у зверей. Как у собак, почуявших кровь. Филиппо сглотнул и ответил:
— Боксом, — но голос опять предал его, как и два часа назад с отцом.
— Как же это замечательно, как замечательно, как замечательно! — воскликнул старик, дико приплясывая. Потом резко остановился, уставившись в глаза Филиппо. Голос его изменился. Теперь он стал гораздо писклявее, чем у мальчика, металлический, уродливый, леденящий душу; поры Филиппо расширились, как если бы каждая клеточка его тела погрузилась в глубину сточного канала. — Подумай только, как расстроился бы отец, узнав, что ты захотел стать этим, ну… инженером в области информатики, к примеру!