Пожиратели душ
Шрифт:
– Я не знала, как иначе послать тебе весть.
– Значит, нечего было и пытаться. Ваш муж утверждает, что я – враг вашему дому. Как таковой я изгнан из пределов вашего государства, и мне запрещено общаться с кем-либо из королевской семьи. Разумно ли это – самой искать встречи с таким врагом и тем более посылать ему вещь, принадлежащую вам?
– Мне ты не враг, Рамирус, – тихо сказала она.
– Слышал бы это ваш муж.
– Мой муж… – она прикусила губу, – порой бывает глупцом.
– В этом, по крайней мере, мы с вами согласны. Тяжело вздохнув, она прижала ладонь к животу, как будто у
– Есть вопросы, Рамирус, которые я больше никому не могу задать. Что же мне было делать?
– Вы полагаете, что мне можно довериться?
Серые глаза смотрели на него с мольбой. Ему хотелось возненавидеть ее, как он ненавидел Дантена, обойтись с ней так же безжалостно, как король обошелся с ним… но она не заслуживала ненависти. Сострадание недоступно магистрам, но Рамирус всегда считал себя справедливым и этим гордился. Обрушить свой гнев на женщину лишь за то, что тебя оскорбил ее муж, было бы крайней несправедливостью.
– Дура ты, дура, – вымолвил наконец он. – Не я ли учил тебя, что магистру доверяться нельзя?
– Дура, – согласилась она. – И упрямица, как ты не раз говорил.
– Вот-вот. Но так соблазнительна в этом своем упрямстве, что мужчинам оно по вкусу.
Она улыбнулась, едва-едва.
– Так ты мне поможешь? Скажу откровенно: мне больше не к кому обратиться.
– Ты должна знать, что это опасно. Общаясь с тобой таким образом, я вторгаюсь во владения другого магистра, и каждый миг нашего разговора во сне удесятеряет возможность разоблачения. Если Дантен узнает, это будет стоить вам головы, госпожа моя, самое меньшее.
– Я знаю. Знала еще в самом начале, когда посылала своих людей тебя отыскать.
– Ты так отчаянно нуждаешься в помощи?
– Да, Рамирус. Отчаянно.
Если бы она сейчас словом или жестом дала понять, что он у нее в долгу – хотя бы в память о былой дружбе, – он ушел бы, превратив ее сон в дымящиеся руины. Он предусматривал такую вероятность с самого входа в сновидение. Но в ее поведении не было и следа высокомерия или властности, присущих ее высокому сану. Она держала себя с подобающим случаю смирением. Он знал ее с тех пор, как она двадцать лет назад приехала во дворец юной невестой, учил ее придворным обычаям и манерам, с почти отцовской гордостью наблюдал, как она становится королевой в полном смысле слова… но Дантен, выгнав его, сбросил это все со счетов. Магистры не помнят старых привязанностей – и Гвинофар, зная этот постулат, относилась к нему с уважением.
Дантену не понять, какое сокровище его жена. Она стоит десятка таких, как он.
– Хорошо, – сказал Рамирус. – Я слушаю.
Тучи у них над головой разошлись немного. Понятно – это ведь ее сон, показывающий, что она теперь чувствует. Проблеск солнца позволил Рамирусу разглядеть, как она бледна. Смертного бы это обеспокоило.
– Что ты знаешь о магистре по имени Костас? – спросила она.
– О новом советнике Дантена? – нахмурился он. – Почти ничего. Другим магистрам это имя так же незнакомо, как и лицо, которое он носит теперь, – я спрашивал. Он либо новичок, либо очень уж стар и поменял имя и облик, не желая быть узнанным.
– Ты не мог бы разгадать чары такого рода?
– Разве что посмотрев на него вблизи. Предлагаешь, чтобы я это
«Это не совсем так. Хорошее соперничество для магистров что доброе вино… но смертной об этом знать незачем».
– В нем есть что-то темное, Рамирус. Я не могу назвать это верным словом, но хорошо чувствую. Не то темное, что мне случалось видеть в других магистрах… а словно что-то нечеловеческое. – Она обхватила себя руками, будто от холода. – Он управляет моим мужем, как марионеткой, поощряет худшее, что есть в короле… не знаю, для какой цели.
«Все правители – наши марионетки, милая. Вопрос лишь в том, насколько открыто мы дергаем за ниточки и насколько бережно обходимся с куклами, когда они нам надоедают».
– Он королевский магистр, – ответил Рамирус вслух. – Тот, которого Дантен выбрал для поддержки своего трона. Если ты просишь меня защитить короля от последствий этого выбора, то я таких услуг не оказываю.
– Я прошу тебя не об этом.
– О чем же тогда?
И она, запинаясь, рассказала ему, как муж ворвался в ее покои. Рассказала о том, что почувствовала в нем той ночью, об управлявшей им страшной силе, о своем страхе за дитя, которое она носит, – кто знает, во что превратит его эта темная магия?
– К кому еще я могла обратиться? – шепотом завершила она. – К ведьме, чтобы она посмотрела, нет ли на мне магистерского проклятия? Но могла ли я надеяться, что она сохранит это в тайне? Что же касается магистров, то все они способны солгать мне, чтобы получить преимущество в игре с Костасом. Все, кроме тебя. Ты ведь скажешь мне правду, какой бы тяжкой она ни была?
Настало долгое молчание. Тучи сгустились, и со всех сторон полил дождь. Сухо было пока лишь в кругу Копий.
– То, о чем ты просишь, грозит тебе большими бедами, – сказал наконец магистр.
– Знаю, – кивнула она.
– Вряд ли знаешь. – И он стал продолжать, тщательно подбирая слова: – Чтобы войти в этот сон, мой дух лишь слегка соприкоснулся с твоим. Костас обнаружил бы вторжение, лишь проследив, что тебе снится, – в противном случае он вполне может остаться в неведении. Твоя просьба потребует гораздо больших усилий. Ты хочешь, чтобы я заглянул в твою плоть и в плоть твоего ребенка, – это значит, что мои чары должны проникнуть туда, где лежит твое спящее тело, в замок Дантена. Если Костас следит за тобой… Я могу скрыть, что эти чары принадлежат мне, могу скрыть их цель, но он заметит саму попытку, а это очень плохо для тебя, королева.
Если его слова и заставили ее задуматься, виду она не подала. Оно и неудивительно – Гвинофар не из тех женщин, что стали бы ныть, заламывать руки и молить о пощаде.
«Вот почему мужчины готовы служить ей, даже если и не обязаны».
– Костас высокомерен не меньше моего мужа, – сказала она. – Он не станет следить за мной.
– Высокомерие не исключает предосторожности. А твой муж постоянно следит как за друзьями, так и за врагами.
– Костас не имеет оснований подозревать, что я знаю о его чарах, а муж сочтет, что раз уж я не воспротивилась ему в ту ночь, то и дальше буду покорна. Ведь я всего лишь слабая женщина, которую легко усмирить, овладев ею насильно.