Пожиратели призраков
Шрифт:
– Сайлас?
Грибы вдоль тела откликаются на звук его имени. Поганки находят меня первыми, поворачиваясь ко мне, как будто живут автономной жизнью, независимой от хозяина. Колпачки открываются и закрываются, несколько десятков зонтиков колеблются – их цвета пульсируют в головокружительном, почти гипнотизирующем ритме. Я не хочу смотреть, но не могу отвернуться, привлеченная цветами, этими потрясающими, переливающимися цветами. Его неуклюжее тело поднимается из клумбы на ноги, растягивая покрытые плесенью мышцы. Земля каскадами падает с его плеч, рассыпаясь по сторонам.
–
Я отползаю от клумбы, когда Сайлас ставит одну ногу на пол, затем другую. Я знаю, что это не он. Больше нет. Просто мякоть гриба. Плесень. И все же… может, он все еще где-то там.
Он во мне. Это меня он преследует.
Его тело делает еще один неловкий шаг вперед. Я перестаю ползти назад, чтобы Сайлас мог до меня дойти. Он придвигается ближе, пока цветущее тело не нависает надо мной. Я слышу, как натягивается его кожа, когда он наклоняется вперед, приближаясь, распространяя зловонный запах плесени.
– Я отпускаю тебя, – говорю я.
Сайлас опускает руку к моему лицу и обхватывает мой подбородок. Шляпки грибов на его ладонях касаются моего лица, и я чувствую, как они сгибаются, прижимаясь ко мне.
– Малышка Деб…
Сайлас целует меня. Я чувствую, как пластинки колышутся у моих губ. Он прижимается сильнее. Его лицо слишком мягкое, а череп под ним губчатый, не похожий на кость. Когда он отстраняется, я вижу место, где мои губы оставили вмятину, его череп замирает на несколько секунд, а потом снова набухает.
Банка с растворителем для краски тяжелее, чем я думала. Я почти роняю ее. С трудом пытаюсь унять дрожь в запястьях, когда отвинчиваю ржавую крышку, выпуская в подвал сильный химический запах, перебивающий вонь плесени. К тому времени, как я снова поворачиваюсь лицом к Сайласу…
Он баюкает нашего ребенка на сгибе своей руки.
Лонни уютно прижимается к груди Сайласа. Он так идеально туда вписывается. Я понимаю, что Лонни – часть его, этого нового тела. Лонни вырос из него, пустил корни в его кожу, и отец выпустил его на свободу, когда малыш созрел и мог свободно бегать по дому. Чтобы присматривать за мной.
Сайлас протягивает мне руку, чтобы я взяла ее. Как и Лонни думает. Они предлагают мне выбор.
Мы все еще можем быть семьей.
Это мой шанс – еще не слишком поздно. Дом, семья. Наша семья. Даже сейчас рот Лонни открывается и сжимается, будто он изголодался по моей груди. Я нужна ему. Я чувствую слабую боль в сердце, словно мое тело жаждет накормить это существо.
А потом я вижу других.
Их алые губы мерцают в тени, поблескивая. Один малыш наклоняется вперед, выступая из темноты, его лицо почти идентично лицу грибного собрата. Или сестры. Кто их разберет. Они полностью идентичны – и в этот момент до меня наконец доходит: Одного никогда и не было.
Губчатые отпрыски выползают из углов подвала и взбираются по трупу Сайласа, один, второй, третий, все они находят свое первоначальное
Я обрызгиваю тело Сайласа растворителем. Даже тогда рты младенцев продолжают открываться и закрываться, расширятся и хныкать, зовя свою мать, но я не их гребаная мать и никогда ею не была, все это ложь, чтобы заставить меня остаться, использовать меня.
Зажигалка Сайласа все еще у меня. Она всегда возвращается ко мне. Я смотрю на нее в своей руке – РЕАБИЛИТАЦИЯ – ДЛЯ НЕУДАЧНИКОВ – ощущая ее тяжесть в ладони, а потом сжимаю крепче и щелкаю большим пальцем.
– Прощай, Сайлас.
Его тело так быстро загорается… Никакого сопротивления, никаких криков. Зато отпрыски кричат за него. Каждый крошечный ротик сжимается и шипит, когда их охватывает огонь. Дети извиваются вдоль его тела, корчась в пламени. Его шаги неуклюжи. Сайлас бросается вперед, затем назад, падая на клумбу, из которой недавно вылез. Прямо колыбель, полная пылающих младенцев.
Никогда в жизни я не заведу сраных детей.
Следующей я брызгаю на Амару. Хвост пламени соединяет клумбы. Я не могу заставить себя посмотреть на нее, когда огонь охватывает ее тело, но на краткий миг я вижу – кажется, – что Амара ко мне тянется. Ее рука поднимается с земли, и что-то, что раньше было ее пальцами, разветвляется, переплетается в воздухе и тянется ко мне, но я уже взбегаю по лестнице.
– Эрин…
«Это не Амара, – повторяю я себе. – Больше не она».
– Эрин…
В гостиной все мертвы. Просто их тела еще не знают об этом. Теми, кто все еще двигается, управляют духи, вселившиеся в их сосуды, обгладывая кожу, которую еще могут снять. Видимо, Призрак так вкусен для фантомов. Весь до последней капли. Они вгрызаются в собственную плоть, чтобы забрать себе еще хотя бы глоточек.
Кажется, никто не замечает пламени. Или им все равно. Оранжевое свечение отражается в их почерневших глазах, пока тела быстро поглощает разгорающийся огонь.
Теперь я на автопилоте. Надо похоронить свои мысли, не зацикливаться, какими бы громкими ни были крики в моей голове. Нельзя думать о том, что я делаю – кем были эти люди, – пока я провожу след растворителя из гостиной в коридор, затем вверх по лестнице на второй этаж.
Резкий химический запах разносится, затмевая все остальные запахи. Я кашляю, вдыхая пары, но продолжаю подниматься по ступенькам.
Я начинаю со своего гнездышка в детской. Поливаю изоляцию и понимаю, что это уже не та розовая обивка, что раньше. Видимо, ее заменил мягкий слой мицелия. Неужели это все правда? Наверное, галлюцинации… Это невозможно. Внутренние стенки обиты тканью из нитей. Я отламываю кусок гипсокартона и понимаю, что нити проходят через внутренние полости дома, разветвляясь за штукатуркой. Наш дом изнутри пророс грибком.