Пожиратели
Шрифт:
– Простите, а что конкретно пугает – то, что вы их видите или то, что один из них в вас?
Матвей резко глянул на мужчину в кресле, пошевелив сухим языком во рту.
– Я… я не знаю, разве это так важно? Это совершенно не важно, главное, что они есть!
– То есть, если бы внутри вас не было этого, как вы сказали… Как вы его назвали?
– Паразита.
– Точно. Если бы паразита не было внутри – вам было бы не так страшно? – он вопрошающе уставился на клиента, сжимая и разжимая челюсть, заставляя ходить желваки. – Ну, вот вы говорите, что эти паразиты… – это слово сопровождал насмешливый
– Вы думаете, они не настоящие? Галлюцинации? – сквозь плотно сжатые зубы враждебно выдавил Матвей. – А то, что они откусывают от людей прямо на ходу? Это что-то значит?
Федор Александрович примирительно выставил перед собой раскрытые ладони, не скрывая оголенного безымянного пальца.
Освобожденный от влажных тисков блокнотик не упустил возможности тут же соскользнуть в щелку между сомкнутыми коленями.
– Но люди не падают и не кричат от их укусов. Кровь фонтаном не бьет из их ран. Так, – остановил готово возразить клиента психолог, – ваша работа, как я понял, связана с творчеством?
– Да, – после небольшой паузы неохотно ответил мужчина. – Я рисую картины в одном из современных жанров искусства.
Психолог победоносно вскинул брови, словно найдя ответ на все вопросы.
– Нет, понимаете… – замялся мужчина. – Это никак не связано. По правде, я просто пачкаю краской холст, а моя сестра находит дураков, которые видят в этом какой-то смысл. Его там нет. Или перерисовываю чьи-то работы, меняя цвет и добавляя пару деталей от себя.
– Вы зарабатываете на жизнь мошенничеством? – с каким-то странным интересом спросил психолог.
Бог знает, что у него было на уме, однако человеком он был неверующим.
Тонкие губы Матвея дрогнули в улыбке.
Лицо его до сих пор сохранило юношеский отпечаток, хотя не так давно ему исполнилось двадцать четыре года.
Дело было в карих глазах, которые по-детски – наивно и без тайного умысла – смотрели на мир. Для этих глаз всегда было все просто, и эта-то простота отпугивала любящих вечно все усложнять девушек.
Однако в отличие от спешащих познать мир детей, Матвей с какой-то старческой скукой проживал свою жизнь, упрямо считая, что в ней не на что смотреть. Только одно могло его в этом разубедить, напомнить о том, что существует за пределами окон, городов и экранов гаджетов, но он так редко по-настоящему обращал на это внимание, что, как ему кажется, напрочь лишало зеркало власти над ним.
Матвей не искал проблем и приключений, живя в совершенно обычном ритме. Передавшееся от родителей чувство обыденности жизни с самого рождения отрезало все эмоции и затушило душевный огонь, который только-только начал разгораться. Именно поэтому внутри едва тлела потребность в поиске и обнажении, как обнажает искусный хирург органы и кости, разрезая кожу и жир, лезвием докапываясь до самой сути. Но суть всегда слишком мала, до нее не добраться скальпелем и не увидеть в микроскопе, суть сама по себе всегда прячется в каком-то другом месте, нежели там, где ее обычно
Вся его внешность находилась на той границе, разделяющей приторную смазливость и чрезмерную красоту, остановившись точно на грани. И он был бы по-настоящему красив, если бы не упомянутое спокойствие так не популярное у людей его возраста.
– Ну, нет… Нет, понимаете, за мою квартирку платит сестра, – выдохнул Матвей, виновато глянув на Федора Александровича. – Чтобы вы понимали, дураков не так много. Я люблю рисовать, но рисовать стоящую на столе чашку или букет цветов, а не выражать эмоции через мазки. Это глупо. Абстрактный экспрессионизм, если для вас это так важно… Хотя сестра говорит, что и минимализм у меня неплохо выходит.
Психолог неопределенно хмыкнул и почесал виски.
Он был суеверным человеком, но ровно настолько, насколько можно быть суеверным, при этом не испытывая силу тисков старых примет. В современном мире подобные пережитки прошлого уверенно уходят в тень, потому что требуется нечто новое.
Всегда требуется нечто новое.
Новое, новое, оно манящим светом подзывает нас вперед.
Новое!
Человек живет в промежутке между старым и новым, только на этом отрезке, и не дальше или позади существовать не может.
Так и Федор Александрович, отдавая дань новому, прощался с бабушкиными приметами и придумывал свои. К примеру, если с утра у него падала со стола декоративная чернильница – день обещал быть неудачным. Какая была связь между чернильницей и днем, мужчина точно объяснить не мог, но упорно настаивал.
На улице послышался грохот – с таким звуком разрываются надутые пуза облаков – и с неба полился вымученный ливень.
Двое мужчин одновременно перевели взгляд на окно, поймав первые кляксы разбитых капель дождя на стекле. В ноздрях воскрес знакомый запах тяжелого бархатистого озона, придушенный комнатным ароматом древесины.
– А… где состоялась ваша первая встреча?
– В церкви, но эта была не то чтобы встреча. Тогда я впервые почувствовал его в себе, меня затошнило, в глазах помутнело… Я абсолютно точно чувствовал, как он извивается в животе.
– Местечко необычное, не кажется?
Матвей неопределенно кивнул.
– Я… не знаю насколько уместно здесь об этом говорить…
– Если вы чувствуете в этом нужду – говорите.
– Я исповедовался, – Матвей смущенно сжал руки замком на груди. – Говорил о себе, о том, что меня тревожит. Спрашивал про бога. Вы знаете, я неверующий, вернее, не совсем верую. Для меня все это слишком странно… Такого в мире нет, разве я не прав? Словно сказка для взрослых. Нет, нет, не знаю… Не совсем верно сказал…
– Продолжайте, – подтолкнул Федор Александрович.
Сам он незаметно разминал затекшие ноги, поднимая ступни вверх, ближе к голени, и опуская вниз.
– Меня давно это беспокоит, я стараюсь не обращать внимания, но… Оно будто хочет этого. Меня спрашивали, что есть бог для меня. Что есть бог, что есть бог, а что есть я? Понимаете?
– Что есть я?
Матвей облокотился на колени.
– Вот именно.
Они смотрели друг на друга.
От Матвея исходило тяжелое подавляющее напряжение, он нервно покусывал губы, переводя взгляд с одно глаза психолога на другой.