Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
– А Сусик? – с надеждой спросил я про молодую и самую приставучую кошку в мире. – Она-то нормальная?
– Да ладно! – махнула рукой maman. – У нее вечно понос… Правильно, легка на помине.
С улицы в окно интеллигентно постучали.
Закряхтев, дядя Коля поднялся и пошел впускать кошку.
– Вот я одного не могу понять, – изумилась maman, – эта Суська твоя ходит-ходит, ходит-ходит. Туда, сюда, обратно. Каждую минуту: то – окно, то – дверь. Полежать спокойно нельзя. Я понимаю так: на улицу вышла, села и сиди.
– Ишь ты! – всплеснул ручищами отчим. Он вновь метил в стул, стараясь не развалить его обилием туловища. – Интересная какая. Попробуй сама посиди. Там холодно сегодня. Неприятно. Ветер в лицо.
– Кому ветер
– Естественно, – с сомнением подтвердил дядя Коля.
Из дальнего угла комнаты послышался скрежет и потрескивание. Очередной кот испражнялся.
– Итит твою мать…
Дядя Коля тяжело встал и отправился выполнять свои обязанности.
– Ну? А теперь ты чего ждешь? – спросил я родительницу.
– Да я вот думаю… – отрешенно проговорила maman. – Поесть ли мне еще?..
– Мужа лучше накорми, – ввернул я.
– Ага! Щщас!! Ходит-ходит по огороду, ходит-ходит, потом вечером налопается от пуза – и на боковую. Я ему: ты что делаешь?! А он мне тут бухтит: а-че-я-целый-день-не-ел… Правильно! Да ты давай неделю не ешь, а потом сутки – ешь!!
– Что ты меня куском попрекаешь?! – с порога вскипает дядя Коля и от возмущения приводит тело в некий аналог Вселенной через секунду после Большого взрыва.
– Знаю я твой кусок!! – мгновенно купирует нарождающееся мироздание maman. – Мне твой кусок вот уже где!! – И показывает ребром ладони поперек горла.
Отчим заметно сникает, но выдерживаемая им пауза, я чувствую, полнится дипломатией с дальним прицелом.
– Сама-то забыла… – как бы нехотя произносит он. – Тогда к Вальке-соседке ходила сидеть. Я ей – Галь, обед простыл! А они: ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла. С джин-тоником своим… Тыщщу раз подогревал.
– Вспомнил!! Когда это было?!
– Когда… давно…
– Правильно.
– Нет, ну ты представляешь! – Всем корпусом он оборачивается ко мне, подобный нефтяному танкеру на марше. – Они ж как пьют! Этой Вальке много не надо. Она банку одну примет, и все! И остальные такие же. Каждому по банке, и сразу до потери сознания. А потом кувыркаться начинают.
– Да ладно!
– Я не шучу, Юр! Я тогда на крыльцо вышел, вроде сидят, ничего. А потом – оп!
Дядя Коля грянулся об пол и застыл на четвереньках. Вся посуда в радиусе обозримой жилплощади звякнула.
– Ну все… – тихо сказала maman. – Теперь точно можно сайдингом крыть…
– В смысле? – не понял я.
– Нам говорили, дом сперва осадку должен дать. Первые годы. Теперь – можно… дал осадку…
В знак высочайшего благоизволения она поставила на стол еще одну тарелку с рассольником.
– Витьку встретил… – сообщил дядя Коля, аккуратно приняв внутрь первые несколько ложек блюда.
Он сидит на стульчике, поджав ноги под себя, как ребенок в песочнице. Стодвадцатикилограммовый ребенок пенсионного возраста.
– Идет с дипломатом. Даже не посмотрел…
– Ешь! – реагирует maman. – Потом расскажешь!
– Ем я… – недовольно бурчит дядя Коля и тут же подключает завод: – Нет, ты представляешь?! Я как человека просил его, телевизор тогда сломался – помнишь, с трубкой? – говорю ему, спрашиваю, сделать сможешь? «Все, все, сделаю». Сделал, называется. Поставил какую-то. На помойке, наверное, нашел – там зеленое одно. Я за ним месяц бегал! Он мне: «Ты паспорт от телевизора дай, без паспорта не чинят». Взял паспорт и пропал. Все!! Ни телевизора, ни паспорта! Это нормально?! Антенну тогда приволок. Купи, говорит, со скидкой. Я повесил, а она кривая. Мне потом сказали – в магазине в два раза дешевле. Вот он какой, твой Витька!!
– Я-то тут при чем?! – возмущается maman.
Дядя Коля не слышит.
– Помню, денег нет, есть нечего. Приходит. «Я там картошки привез, возьми мешок. Крупная, отборная». Купили. Стали есть – она сладкая вся. Ты, говорю, что ж делаешь?! Он: «Мы такую любим». Как только совести хватило! Подлец такой! Я с тех пор – ни-ни. Даже не подхожу. И видеть его не хочу! Ни его,
– Так я… – обмирает maman. – Так ты ж сам! Только что сам все произнес!!
– Да?..
Дядя Коля замешкался ровно на секунду.
– Ну – в следующий раз.
5
Глубоко за полночь, долго прилаживался ко сну. Надувная постель в эпицентре второго этажа подобна плантации силиконовых буферов. Тактильные ощущения привычно путают мысли.
«А если бы можно было все обнулить? – думал я. – Начать с чистого листа? Без вериг греха, дурной памяти и прочей наследственности из разряда тяжких? Как бы это все было?»
А вот так же все по-дурацки, наверное. Сначала на какое-то время «картинка» тебя обессмысливает, потом ты годами пытаешься оправдать хромающий на обе ноги выбор, ищешь несвойственные «идеалу» свойства, корежишься сам, «находишь себе занятие», как то: узаконить отношения, родить одно чадо, другое чадо, взять ипотеку, присовокупить к ней парочку кабальных автокредитов, благополучно состариться, заболеть и умереть. И все действительно складывалось бы до некоторой степени благополучно, не подозревай ты, что существование в заданных не тобой обстоятельствах, но произошедших напрямую от того стародавнего гормонального первотолчка, который ты сам радостно оформил как стартовый выстрел в голову судьбы, становится попросту говном, учитывая, сколь шаблонным вышел жизненный путь и до какой степени подчинен он зоологии вида. Нет тут ангелов рядом. И не предвидится.
Разум забился в судорогах дремоты и явил узкое пространство, разделяющее два дома. Между этим домом и тем совсем мало места, два грузовика бы не разъехались, поэтому приходилось сильно наклонять голову, словно курица со свернутой шеей, иначе не разглядеть происходящее наверху. Там, под самой крышей, из окна высовывался кто-то из местных, в затрапезном виде – мужчина под пятьдесят с дряблым, вулканизированным жировыми складками телом, отчасти покрытым грязной майкой, с грязными же, темно-серыми космами волос на голове, с усами, кончики которых давно обтрепались, усы придавали всему лицу выражение суровой осмысленности, становилось понятно, что совершаемые действия имеют большое символическое значение, хотя оставалось непонятным, как он умудряется двумя руками держать на весу сразу трех детей, впрочем, детей маленьких совсем, удивительных, казавшихся очень цветными по сравнению с тем, кто держал их – блеклым, но внушительным человеком, чьих мотивов наверняка достаточно для исполнения задуманного, и он тщательно расходовал силы, поэтому избавился от одного из детей почти сразу, придерживая двух оставшихся – мальчика и девочку – левой рукой, а кисть правой сложил в кулак и направил указательный палец вверх, к небесам; демонстрация восклицательного знака происходила безмолвно, молчали и дети, близость друг к другу придавала им силы выдерживать тянущуюся минуту, еще одну и еще, а в следующую мальчик полетел вниз, быстро и довольно недолго, там шесть этажей всего, кажется, только сейчас девочка осознала в полной мере, какая судьба для нее уготовлена, ручками она провела по лицу, будто бы смахивая с него паутину, или… поправляла волосы, желая перед смертью выглядеть опрятной, ее смерть задерживалась, малышка упала чуть дальше, у стены дома, на небольшую кучу битого кирпича, кто-то из проходящих мимо подобрал брошенную рядом рогожку, укрыв ею тело ребенка, две маленькие босые ноги в сандаликах остались на виду и беспрестанно шевелились, выдавая слабые конвульсии за попытку к бегству, приковывая к себе взгляд, завораживая и ужасая, истязая и мучая вопросом: зачем же так? зачем все это? зачем это все мне? – я не хочу знать это и не хочу видеть, я не могу оставаться безвольным рабом происходящего, избавьте меня от него, не показывайте мне его, не надо, прошу вас, не-на-да-а!..