Поживем - увидим

Шоу Бернард Джордж

Крэмптон. Что же с тобой случилось, дитя мое?

Глория. Так, пустяки! Тогда я выступала как дочь своей матери; но я не гожусь для этой роли. Я — дочь своего отца. (Смотрит на него грустным взглядом.) Ведь это будет ступенькой пониже, а?

Крэмптон (рассердившись). Что?! (Выражение ее лица не меняется. Он сдается.) А пожалуй, что и так, моя милая. Конечно, я бываю подчас раздражителен, но я знаю, что к чему, хоть и не всегда веду себя, как следовало бы. Ты можешь это понять?

Глория.

Как же мне не понимать, когда я сама такая — ну точь-в-точь такая! Вот ведь — знаю, где правда, достоинство, сила, благородство, не хуже ее самой знаю… А что я делаю? Чего я только не делаю! Чего только не позволяю другим!

Крэмптон (с невольным раздражением). Не хуже ее? Ты имеешь в виду свою мать?

Глория (поспешно). Ну да, мать. (Оборачивается к нему, не поднимаясь с колен, и хватает его за руки.) Вот что: не будем предавать ее ни словом, ни помыслом. Она выше нас — и вас и меня, — неизмеримо выше. Так?

Крэмптон. Да, да. Как тебе угодно, дорогая.

Глория (такой ответ ее не удовлетворяет; отшатнувшись она выпускает его руки). Она вам не нравится?

Крэмптон. Дитя мое, вы не были на ней женаты. Я был.

Она медленно поднимается, глядя на него со все возрастающей холодностью.

Она нанесла мне непоправимую обиду тем, что вышла за меня без любви. В дальнейшем же, не спорю, обидчиком был я. (Снова протягивает ей руку.)

Глория (жмет его руку крепко и многозначительно). Смотрите же! Это опасная тема. Сердцем, моим несчастным, малодушным сердцем женщины, я, может быть, и с вами, но совесть моя с ней.

Крэмптон. Ну что ж, такое разделение меня вполне устраивает. Спасибо, дорогая.

Входит Валентайн. Глория тотчас напускает на себя высокомерие.

Валентайн. Прошу прощения. Но я не мог найти никого, кто бы обо мне доложил. Даже бессменный Уильям и тот, кажется, отправился на маскарад. Я бы и сам, впрочем, пошел, если б у меня было пять шиллингов на билет. Ну-с, Крэмптон, как мы себя чувствуем? Получше?

Крэмптон. Я пришел в себя, мистер Валентайн, хоть и не вашими молитвами.

Валентайн. Что за неблагодарный у вас отец, мисс Клэндон! Я избавил его от нестерпимой боли, а он еще меня поносит!

Глория (холодно). Мистер Валентайн, моя мать скоро придет. Ведь еще нет девяти, а юрист — джентльмен, о котором говорил мистер Мак-Комас, — должен прийти ровно в девять.

Валентайн. Он уже здесь. Я встретил его и говорил с ним. (Лукаво.) Вам он понравится, мисс Клэндон: это олицетворение интеллекта, — так и слышишь, как он ворочает мозгами!

Глория (игнорируя насмешку). Где же он?

Валентайн. Купил картонный нос и пошел на маскарад.

Крэмптон (взглянув на часы, ворчливо). Да что они, сговорились, что ли, идти на маскарад, вместо того чтобы прийти сюда, как условлено?

Валентайн. Не беспокойтесь, он придет. Ведь то было полчаса назад. Я постеснялся попросить у него взаймы пять шиллингов, а то бы я и сам пошел;

так что я стоял в толпе и любовался маскарадом из-за забора, пока мисс Клэндон не ушла в дом.

Глория. Иначе говоря, вы уже до того дошли, что преследуете меня повсюду и, не стесняясь людей, пялите на меня глаза.

Валентайн. Да, да! Прикажите посадить меня на цепь.

Глория поворачивается к нему спиной и направляется к камину. Проглотив обиду, как истинный философ, Валентайн идет в противоположный угол комнаты. В дверях появляется официант, пропуская вперед миссис Клэндон и Мак-Комаса.

Миссис Клэндон. Прошу прощения за то, что заставила себя ждать.

В дверях появляется гротескно-величественная фигура незнакомца в домино, с картонным носом и в очках.

Официант (незнакомцу). Извините, сэр, вы не туда попали, сэр. С вашего разрешения, сэр, я проведу вас в бар и буфет, сэр. Пожалуйста сюда, сэр. (Выходит в парк, показывая дорогу, в полной уверенности, что маска следует за ним.)

Однако величественный незнакомец проходит прямо в комнату и, остановившись у стола, с неторопливой важностью движений снимает картонный нос, а затем домино; завернув нос в домино, кидает сверток на стол жестом чемпиона-боксера, швыряющего перчатку. Теперь видно, что это полный, высокий мужчина, в возрасте между сорока и пятьюдесятью, бритый, с жесткими черными, коротко подстриженными и напомаженными волосами, которые подчеркивают матовую бледность его лица — результат полночных бдений; его брови лоснятся, как обивка на мебели ранней викторианской эпохи. Физически и духовно это человек несколько грубоватый, зато ум его, изворотливый и ловкий, беспощадно остер. Один его вид, когда он появляется в комнате, достаточно внушителен и вызывает смутную тревогу; когда же он еще и заговорит, его мощный, грозный голос, чеканная дикция, безапелляционный тон и убийственно критическая манера выслушивать собеседника усугубляют производимое им впечатление до предела, и он становится положительно страшным.

Незнакомец. Моя фамилия Бун.

Всеобщий трепет.

Я имею честь говорить с миссис Клэндон?

Она кланяется. Бун кланяется.

Мисс Клэндон?

Глория кланяется. Бун кланяется.

Мистер Клэндон?

Крэмптон (отстаивая свое достоинство, насколько хватает духу). Моя фамилия Крэмптон, сэр.

Бун. Вот как! (Потеряв всякий интерес к нему, поворачивается к Валентайну.) Может быть, вы мистер Клэндон?

Валентайн (решившись ни за что не поддаваться ему). Неужели я произвожу такое впечатление? Моя фамилия Валентайн. Это я давал наркоз.

Бун. Понимаю. Значит, мистер Клэндон еще не прибыл? Официант (появляется в двери, встревоженный). Прошу прощения, мэм; не знаете ли вы, куда девался тот… (Узнает Буна и теряет все свое самообладание.)

Бун неподвижно выжидает, чтобы официант пришел в себя.