Позолоченный шар
Шрифт:
Но, все-таки, интересно - что там на самом-то деле произошло с Диком Нунаном, специальным агентом Интерпола? С лучшим из лучших, столько лет отработавшим под оперативным прикрытием возле одной из самых "горячих" Зон?
По нынешней официальной версии, его разоблачил лично Рэдрик Шухарт. Дескать, освободился легендарный сталкер второй раз из тюрьмы - и чуть ли не сразу вывел полицейского шпиона-провокатора на чистую воду! А тот, якобы, не выдержал груза улик, отчего и покончил жизнь самоубийством,
Ерунда. Бред. Даже не обсуждается...
В общем-то, у капитана и раньше, и теперь имелись кое-какие догадки по поводу гибели Ричарда Нунана. Но он всегда держал их при себе. Почему? Да потому, что как раз профессиональная деятельность погибшего коллеги к его смерти ни малейшего отношения не имела.
Капитан Квотерблад ни секунды не сомневался, что умница и жизнелюб Нунан не по своей воле шагнул вниз с девятого этажа. Он был убит. Убит по причине глупой, банальной - и самой что ни на есть бытовой.
Все ведь знали, что Рыжий - псих. И что жену свою, красавицу Гуту, он не ревнует разве что к отцу-мертвяку. А Ричард Нунан... Городок маленький, люди вокруг и раньше шептались, что старина Дик зачастил к ним в дом - пользовался, дескать, что хозяин за решеткой, а постель погреть некому.
Конечно, оперативная разработка и все такое. Но соседям-то этого не объяснишь, они видят только то, что видят. И делают выводы - в меру своей испорченности. А потом, при случае, могут и нашептать кое-что обманутому муженьку прямо в уши.
Из лучших, разумеется, побуждений.
Ну, тут уж реакцию Шухарта предугадать было несложно. В подобных случаях и самые добропорядочные мужья сначала натворят глупостей, а уж потом разбираются, что к чему. А Рыжий, с его буйным норовом и тюремными повадками...
Капитан Квотреблад выдохнул, медленно и тяжело. Потом перевел невидящий взгляд куда-то на противоположную стену камеры, чуть пониже пыльной крохотной лампочки под потолком:
– Покорители Зоны, мать их! Прогрессоры...
Это ведь теперь портретами славных героев-сталкеров увешаны стены музеев Посещения, школьные коридоры и всяческие присутственные места. А в недавнем прошлом их рожи украшали только полицейские досье да плакаты о розыске за вознаграждение.
Кстати, сразу после того, как обнаружили труп Дика Нунана, капитан доложил начальству свое мнение о том, чьих это рук дело. Но пока городская полиция и местный офис Интерпола решали, кто, в конце концов, будет вести расследование, пока спорили о юрисдикции и о том, как случившееся подать прессе,- время было упущено.
И когда оперативная группа уголовного розыска все-таки прибыла на квартиру семейства Шухартов, сам подозреваемый уже вышагивал по Зоне.
Как выяснилось, в последний раз. Наверное, окажись тогда правосудие хоть чуточку расторопнее...
– Господин капитан!
–
– Нет, я ничего... Простите.
Но Квотреблад уже и сам почувствовал, как в их камере чтото вдруг необратимо изменилось. Он даже не сразу понял, что именно - тусклый свет и тяжелый тюремный воздух остались прежними, но...
– Черт... мать их!
Все вокруг оставалось таким же, как несколько мгновений назад, но в лежащем на нарах черном теле больше не было жизни. За тридцать с лишним лет работы в полиции капитан Квотерблад видел столько убитых и умерших, что ему даже не потребовалось проверять у Гуталина пульс.
Негр был мертв, окончательно и бесповоротно.
Капитан выругался без злобы и зачем-то отер ладонью кровь, выступившую на губах покойника. Потом перевел взгляд на толстяка:
– Молитвы помнишь?
– Ну, я, вообще-то...
– Вспоминай. Как умеешь. Только тихо.
Квотерблад подождал, пока сосед выберется из своего угла камеры. Потом уступил ему место на койке, рядом с телом:
– Садись.
Толстяк Эрни покосился на покойника и боязливо опустил свой зад на Вытертые временем и людьми доски. Потом сложил ладони, прикрыл глаза, опустил голову,- но неожиданно спохватился:
– А как его настоящее имя, господин капитан?
Квотерблад на секунду задумался, потом помотал головой:
– Не помню. Надо же! Забыл...
– И я не знаю.
– Гуталин. Его так все называли. Всегда.
– Что же делать?
Капитан поморщился, как от боли:
– Ты давай, толстяк, молись! Там, наверху, разберутся.
Некоторое время тишину нарушал только сбивчивый и торопливый шепот Эрни. Затем снаружи в камеру начали проникать и посторонние звуки - это по длинному, почти бесконечному коридору, медленно передвигаясь от одной двери к другой, приближались раздатчики пищи. Тюрьма привычно наполнилась скрежетом петель, колесным скрипом, шагами, приглушенным бряканьем мисок и черпаков.
Квотерблад больше не проронил ни слова. Замолчал и его сосед.
Процессия приближалась.
– Надо, наверное, сообщить?
– подал голос толстяк Эрни.
– Наверное... Надо.- Капитан считался старшим по камере, а потому обязанность общаться с тюремной администрацией лежала на нем.
Подождали еще немного. Наконец с грохотом откинулось прямоугольное окошко обитой железом двери:
– Квотерблад!
– Я.
– Получай.
Сначала в подставленные руки заключенного упала мятая алюминиевая плошка. Затем что-то пахучее выплеснулось из черпака, и он обеими ладонями ощутил теплую тяжесть обеденной пайки. Привычным движением капитан перехватил еще кусок хлеба и ложку, но вместо того, чтобы уступить свое место соседу по камере, обратился к стоящим по другую сторону двери: