Позорный столб (Белый август)Роман
Шрифт:
— Они не придут опять? — озабоченно спросила тетушка Терез.
— Не думаю, — ответил Эгето. — Им самим тогда не поздоровится…
— Да я нисколько не боюсь, — заявила тетушка Терез и уселась на стул, демонстрируя таким образом свою храбрость, однако она была немного бледна.
Сел и Эгето.
— На улице караулят, — сказал он.
— Что вы скажете о буфете? — вместо предисловия начала тетушка Терез.
Затем слова хлынули из нее мощным потоком; перескакивая с одного на другое, она сообщала ему о самых
— Неужто не скрутит их холера! — восклицала она, задыхаясь от гнева и поглаживая пальцами огромную царапину на столе. — Вот так христиане! — через несколько минут заявляла она, с недоумением переводя взгляд с предмета на предмет.
Мебель, однако, не шевелилась, буфет, как бы поеживаясь от смущения, продолжал стоять с сиротливым видом ослепшего мученика. В рассказе тетушки Терез, беспорядочном и прерываемом тяжелыми вздохами, главную роль играла она сама; тема злодеяний, совершенных по отношению к ней, звучала словно лейтмотив некой симфонии.
— Какое он имеет отношение к политике? — кивнув на чинно стоявший буфет, вновь воскликнула она. — А это были чернила Мюллера! — проговорила она затем с укоризной. И пригорюнилась. Вдруг, без всякого перехода, она вспомнила о пощечине, полученной Юликой. Когда ее негодование достигло кульминации, она воскликнула: — Так надругаться над домом вдовы контролера железной дороги!
— Книги я хотел бы оставить здесь, — начал было Эгето.
Тетушка Терез не слушала его, она все еще была так поглощена собой, что не в силах была переключить свое внимание с горестных мыслей о собственных невзгодах на что-либо другое.
Часы с кукушкой уже пробили половину девятого, когда тетушка Терез перешла к рассказу о разгроме, учиненном в рабочем клубе. Наконец она вспомнила о пытках, которые пришлось претерпеть схваченным рабочим, и тут внезапно умолкла.
Воцарилась глубокая тишина. Лишь тикали на стене часы с кукушкой.
— Об этом и говорить страшно! — заключила тетушка Терез.
Напор мыслей, рвавшихся из нее, был настолько силен, что в конце концов застопорил словесное извержение. Губы ее дрожали.
«Большинство людей совершенно не умеет говорить, — думал Эгето, — Особенно женщины. Чем больше ими произнесено, тем меньше бывает сказано. Тетушка Терез, без сомнения, стонет во сне, когда вспоминает о пытках на улице Вашут. Но говорить она может лишь о разбитых стеклах ее буфета или о том, что ей, вдове контролера железной дороги…»
— Тетушка Терез, я переезжаю, — сказал он.
Тетушка Терез смотрела на стол.
— Я думала… — помолчав, пробормотала она. — К сожалению…
— Помогите мне собрать вещи. Книги я оставлю у вас.
Тетушка
Гардероб его был более чем скромен: в потертом чемодане свободно уместились несколько сорочек, носовых платков, несколько пар нижнего белья, носков, пара туфель и костюм — его темный, уже немного потрепанный костюм. Три домотканых полотенца. Кое-какие мелочи. За исключением книг, эти перечисленные вещи составляли все имущество Эгето, приобретенное им за тридцать шесть прожитых лет. Но в этом была и своя положительная сторона: такое имущество легко было носить с собой. Он запер чемодан.
— В дверь стучат, — слегка побледнев, сказала тетушка Терез.
Она в нерешительности остановилась.
— Не пугайтесь и отворяйте, — сказал Эгето. — Возьмите с собой лампу.
Тетушка Терез, чуть пошатываясь, вышла из комнаты, и Ференц Эгето остался один в темноте; на всякий случай он задвинул ногой чемодан под кровать — дверь осталась неплотно прикрытой, и из кухни падала на пол полоска света.
— Кто там? — послышался голос тетушки Терез.
Ответа Эгето не расслышал, но вскоре до его слуха донесся скрип открываемой входной двери.
— Добрый вечер, — прозвучал женский голос.
И снова донесся голос тетушки Терез, в котором слышались подозрительные и враждебные нотки:
— Что угодно?
Последовала небольшая пауза.
— Простите за беспокойство… — Посетительница умолкла.
Тетушка Терез молчала тоже. Было совершенно очевидно, что явилась какая-то незнакомая женщина, и, судя по голосу, молодая. Ференц Эгето не помнил этого низковатого женского голоса.
— Это квартира господина Эгето? — снова заговорила пришелица.
— Нет, — обиженно отозвалась тетушка Терез, — квартира моя!
— Меня зовут Мария Маршалко, — сказала гостья.
Тетушка Терез попросту не сочла нужным ответить.
А что она могла сказать? В этих краях не принято было представляться. Но посетительница оказалась особой настойчивой.
— Мне нужен Ференц Эгето. Я знаю, что он живет здесь.
— Кхм… Он переехал, — последовал ответ тетушки Терез.
— Он живет здесь, — тихо, но упрямо повторила гостья.
Вдова контролера железной дороги уставилась на нее во все глаза и даже крякнула.
— Нет! — наконец отрезала она. Затем внезапно вскипела — Я уже говорила, что никакого отношения к делам моего квартиранта не имею! Будьте добры понять…
— Вы опасаетесь полиции? — наивно спросила гостья. — Прошу вас, не… — Она вздохнула.
Тетушка Терез что-то прохрипела, то ли от страха, то ли от негодования.
«Что ей надо?» — размышлял в темной комнате Эгето.
— Мой отец был здесь дважды… — вновь зазвучал голос гостьи.
— Да поймите же вы… — со злостью зашипела тетушка Терез.