Позови меня трижды
Шрифт:
Катя медленно сидела на кровати в одной сорочке, голые ноги мерзли на полу. Она не чувствовала себя отдохнувшей, хотя и проспала чуть не двух часов дня. В принципе, заснула-то она уже где-то под утро. Даже не слышала, как Терех ушел. А теперь, где его искать на этой Костиной мельнице? Раи и Тани в городе точно уже нет, она вчера Раю до усрачки напугала. Та ушла от нее с серым застывшим лицом. Нет, только не думать. Ни о чем таком не думать.
Она тяжело вздохнула и полезла по Тереховым комодам. Вечером ей предстояла еще одна стрелка. Это она почему-то очень хорошо помнила, а вот остальное - смутно, сквозь какой-то туман, будто была не до конца уверена, что все это было на самом деле. Вытащив из ящиков штаны, какую куртку и шарф, она обняла комод руками, прижалась лицом
Всю ночь до самого утра за ее спиной падал на бегу хрипевший Люська. Жано, заламывая руки кричал: "Люська! Люсенька! Люсиль!", а на губах Люси выступали розовые пузыри... И еще она помнила, как хватала его сумочку со смешным пистолетиком, помнила лоб Карташова, который бежал к ним, рыча на ходу: "Хулиганы! Педики! Презентации мне срывать, да? Мочи этих сук, педерасов мочи!" Потом она еще помнила свой крик: "Гнида ты, Карташов, мерзкая гнилая гнида! Да ты пальца этого педика не стоишь, понимаешь, мизинца! Тварь!", и когда она нажимала крючок у Люськиного пистолетика, то видела, как на лбу Вовы расцветала маленькая кровавая дырка. Потом ее выталкивали где-то на пустом перекрестке из машины, и Олег-Морковка со слезами кричал, чтобы больше она к ним близко не подходила и чтобы вообще шла в жопу со своими сраными деньгами... И она шла, шла, все куда-то шла до самого утра, повторяя какую-то странную песенку:
"Люська, Люсенька, Люсиль,
Без тебя мне нету силь...
Без тебя в глазах темно,
Без тебя не жизнь - дерьмо..."
СЕМЕРКА ПИК
Семерка пик - это обман, неожиданность, касатка. И раз выпал острием вверх, так будут тебе и слезы, и ссора, а еще потеря друга... А глянь-ка, линия идет по валету треф! С валетом треф - несчастье от врагов. Да переживете! Тут видишь, дама бубен почему-то рожки кажет. С нею неприятности в доме, горе в родне. Но король пик уже приобретает иное значение. Здесь он показывает богатого человека со связями. От него приходит по этому раскладу через десятку пик неожиданное известие о перемене обстоятельств. Поняла, значит? Как только через треф тебя пики и буби долбить начнут, ты сразу к главному копейщику беги, запомнила?
Обычно у них в городе столбили стрелку на поляне в перелеске на восьмом километре от города. Это для всех было удобно. Победители успевали смотать удочки по кольцевой трассе, а к поверженным в прах еще до критической потери крови с воем сирен доезжали городские машины скорой помощи. Ну, конечно, это в том случае, если у сторон не было более серьезных резонов для встречи.
Частенько ездил на полянку когда-то и Терех. Обычно он возил туда зарвавшихся дальнобойщиков выколачивать наличку, которую у них, по их утверждениям, воровали из кабин на бензоколонках. В дальнобойщики брали только семейных и, желательно, детных мужиков. Но все равно проблемы возникали постоянно. Иногда эти засранцы задерживались в пути, делая на бензине фирмы левые ходки аж в соседние области. Пропажа двух-трех коробок с товаром считалась обычным делом. Когда пропадало больше, на полянку ехали однозначно. Поэтому поляна перед хилым сосняком была плотно утрамбована.
Катя почувствовала это, садясь в рейсовый автобус нефтянников. До полянки доехать можно было только этим автобусом. Машину ей брать не хотелось. Кожей она ощущала чьи-то жадные слепые взгляды, будто кто-то шел по ее следу, обдавая жарким дыханием затылок.
Взявшись за поручень у грязной двери автобуса, Катя поняла, что уже видела это не однажды, что она хорошо знает, что будет дальше. Ей вдруг захотелось убежать, скрыться, но в спину ее с хохотом пихали веселые мужики в промасленных робах, и она вошла в салон.
Ее она увидела сразу. Она сидела на первом сидении, не оборачиваясь, неотрывно глядя в ветровое стекло, и место с нею рядом не занимал никто.
Катя остановилась в середине салона, ее настойчиво толкали, но проходить дальше она не могла. Рядом тряслись громогласные небритые мужики, и Катю всю трясло от дорожных ухабов и холода. Она смотрела прямо перед собой, на свое отражение в темном стекле и думала, что стрелки, никакой, скоре
Но там, за спиной у водителя, в исполнение давнего сна и забытых желаний сидела Марго. Сколько же лет утекло сквозь пальцы с тех пор? И вот сейчас... Разве теперь это может чем-то помочь? Не надо ей такого! Ничего ей уже не надо! Ведь должна же она понять! Не могла она до сих пор желать такого!
В автобусе стоял натужный гул старого, выработавшего ресурс двигателя, поэтому Катя сорвала голос, пытаясь докричаться до водителя об остановке на восьмом километре. Мужики сами постучали в плексиглазовое стекло кабины и добились остановки, сказав, что очередную бухгалтершу вызвали на поляну. Всю дорогу перед этим они со смехом выпытывали у упорно молчавшей Катьки, много ли она украла, и почему она едет на поляну на автобусе, а не, как все приличные люди, на "Мерседесе", не в кожаном плаще?
Когда Катя с опаской спускалась из притормозившего автобуса в придорожную канаву, из салона вслед ей кричали веселые пропитые голоса: "Бухгалтерия! Ты все сразу отдай! Может тебе подсобить? Ни пуха тебе, бухгалтерия!" Оглянувшись, она увидела, что Марго в автобусе уже не было.
На поляне Катя присела за кусты с облетавшими листьями, начинал моросить дождь, быстро темнело. Двигаться не хотелось, хотя она понимала, что ей, наверно, надо было подождать у разворота восьмерку Тереха, подъехать другим путем от шоссе к поляне было невозможно. От сырости и холода Катя начала засыпать, и, проваливаясь в сон, она со счастливой улыбкой думала, что такого, конечно, просто не может быть. Что, конечно, это вовсе не она убила Вову, а Люсю только ранили, и он, конечно же, останется жить... А потом рядом оказалась Марго, но она, вроде, все время там была. Она стала настойчиво предлагать Кате немедленно скушать соленую жабу, чтобы ее точно никто не нашел. Катя отказывалась, а Марго спрашивала ее голосом Макаровны, подумали ли она, что будет с ней в тюрьме? Что будет с Машей, с мамой? Она была, как всегда, права, и перед тем как съесть эту жабу, Катя аккуратно сняла с нее тонкую кожицу в пупырышках, и почему-то еще ей показалось, что с ними сидит непривычно молчаливый Люська...
Она спала, сжавшись от холода в небольшой бежевый кулек, подоткнув под себя короткую куртку Тереха, когда на полянку подъехали три машины. От их горящих фар на поляне сразу стало светло. Катя очень плохо разбиралась в марках машин, но восьмую модель "Жигулей" она знала, потому что у Тереха была такая же. Две машины были вроде как восьмерки, но чуть красивее, а третья была какая-то иномарка, похожая на джип, только черного цвета. Там, видно, и сидел кто-то самый главный, потому что из тех двух машин к джипу побежали на совещание молодые коротко стриженые ребята. Значит, стрелка все-таки будет.
Чуть позже подъехал Терех. Он вышел из машины и уверенно направился к джипу, но на его пути встали стеной два дюжих молодца, которые стали пихать Тереха на освещенную фарами середину поляны и хватать за грудки. Разозленный Терех вначале уворачивался от ударов, а потом стал отвечать. Один из парней упал на землю, получив в ухо. На подмогу к побежали еще четверо, а трое, вооружившись какими-то железяками, направилось к Тереховой машине. Короткими стальными прутьями братва принялась крушить Тереховскую восьмерку. Удивительно, что можно сделать с машиной в такой короткий срок! Шины, вспоротые стальными лезвиями, висели лохмотьями, провалились во внутрь склеенные тонкой пленкой стекла, ребята весело разбивали ходовую часть. Терех держался гораздо дольше радиатора "Жигулей", по крайней мере, даже после двух пропущенных ударов в пах он еще качался на ногах.