Позови меня в даль светлую...
Шрифт:
— Нам дядя Коля привез из деревни — тоже доброе, — вступился Витька за свое сало.
— В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а… не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить. — Старик опять полез на печку. — Ох, язви ты в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.
— Давай, мы сбегаем за четвертинкой? — еще раз предложил Юрка.
Старик помолчал.
— Не надо, — сказал. — Перемаюсь как-нибудь.
Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.
— Ну и как мне его теперь, папкой,
Юрка пожал плечами.
— К нам, когда папка помер, тоже приходил один… я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.
— И я помню.
— Ну и будешь дядей звать… Нечего их наваживать. Старый?
— Старый, — сказал Витька, всерьез озабоченный новым «папкой».
— А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? — спросил старик с печки.
— У кого? — не понял Юрка.
— У того академика-то. Одни студенты стояли?
— У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.
— Дети-то были, поди?
— Наверно. Завтра узнаю.
— Были, конечно. Никого если б не было родных-то, немного надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Господи!
…Мать Витькина громко засмеялась.
— Не знаю, — сказала она. — Я так не думаю.
— Уверяю вас! — тоже улыбаясь, воскликнул слегка заалевший Владимир Николаевич.
И дядя Николай тоже слегка заалел… Всем было хорошо, все слегка поразмякли.
— А не спеть ли нам?! — догадался дядя Николай. — А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.
— Хорошо играет? — спросил Владимир Николаевич.
— Мой подарок, — не удержался, похвастал дядя Нико-лай. — На день рождения ему отвалил — пускай учится.
— Люблю музыкальных детей, — сказал Владимир Николаевич.
— Так споем, что ли!
— Какую? — спросила Груша.
— Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.
— Ну, прямо!.. Нашел песельницу.
И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие петушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:
Небо, небо, небо, небо-о!..Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Владимир Николаич — будто он хотел пошутить.
— Давай, Груша! — попросил опять Николай. — Помнишь, про колечко как-то… Про любовь, про колечко. Ты часто пела…
Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на «суженого», усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:
Что стоишь, качаясь,То-онкая рябина-а?Го-оловой склоняясьДо самого тына…Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:
…Го-оловой склоняясьДоОни, видно, певали раньше — славно у них вышло.
Там через дорогу… —повела дальше Груша, -
За-а рекой-ой широкойТа-ак же о-одинокоДуб стоит высокий.Владимир Николаич заблеял было:
Та-ак же одиноко-о…Но — смолк. Не умел он. Стал слушать.
Брат с сестрой пели:
Как бы мне, рябине,К ду-убу перебраться,Я-а б тогда не сталаГнуться и качаться-а!..Ох, я-а б тогда не стала…Тут вошел Витька.
Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон появился.
— Сынок пришел! Поесть хочешь?
— Нет, — сказал Витька. — Я у Юрки поел…
— Господи!.. «У Юрки». Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит…
— Нам дед Ефим сала дал.
— Витьк, ну-ка сыграй нам! — сказал дядя Коля. — А?
— Я уроки не выучил, — сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.
— Ну, сыграл бы… — попросила и мать.
— Хо!.. Говорю же: уроки не выучил…
— Что ж ты до сих пор не выучил? — обиделся дядя Коля. — Ох, Витька, Витька… Ну, иди учи.
Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.
— Ну, иди, иди — учи, — тоже сказала она.
Витька ушел в горницу.
Дядя Володя поднялся…
— Ну, пора и честь знать, как говорят.
— Да посиди еще! — воскликнул Николай. — Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?
— Посидите, — сказала и Груша.
— Да нет, пойду… А то темно станет. Включу счас телеви-зор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Во-лодю.
— Да нет, пойду… А то темно станет, хулиганов полно на улицах… Гусь-Хрустальный.
— Ну, приходите… Не забывайте, — слышалось из большой комнаты. Мать говорила.
— Ладно, ладно — приду, — опять изобразил Витька ненавистного ему гостя. — В воскресенье приду. Может, в субботу… Явлюсь, так сказать.
И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресеньям.
Раз явился:
— Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствуется. Лист уже пожелтел.
Два явился:
— Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро — конец. Лист только до первого ветра: слетит.
Три явился:
— Слетел. Голенькие стоят. Пора…
Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.