Позови меня в даль светлую...
Шрифт:
— Отец-то пишет, Виктор?
— А чего ему писать? — отвечала мать. — Алименты свои плотит и довольный. А тут рости как знаешь.
— Алименты — это удовольствие ниже среднего, — заметил дядя Володя. — Двадцать пять?
— Двадцать пять.
— Стараться надо, Виктор. Маме одной трудно.
— Понимали бы они…
— Ты пришел из школы, сразу раз — за уроки. Уроки приготовил — поиграл на баяне. На баяне поиграл — пошел погулял.
Мать вздохнула.
Витька играл «Смешное сердце».
Дядя
— Как она у нас — пук! — засмеялся он, довольный.
— Надо наклонять, — встрял Витька, — тогда и «пук» не будет.
— Шампанское должно пу… стрелять, — авторитетно сказал дядя Володя. — Прошу вас, Агриппина Игнатьевна. — И дядя Володя опрокинул шампанское в большой рот.
— Х-у-у, — сказал он и поморгал маленькими глазами, — в нос дает.
Витька захохотал.
Мать с укоризной поглядела на него.
— Держите, Агриппина Игнатьевна.
Мать тоже выпила… И долго улыбалась и вздрагивала.
— Стремиться надо, Витя, — продолжал дядя Володя, наливая еще два фужера.
— Уж и то говорю ему: «Стремись, Витька…»
— Говорить мало. Что говорить!
— Как же воспитывать-то?
Дядя Володя кивнул головой, приглашая Грушу опрокинуть фужерчик.
— Ху-у-у, — опять сказал он. — Все: пропустили по поводу воскресенья, и будет. — Дядя Володя закурил. — Я ведь злоупотреблял, крепко злоупотреблял…
— Вы уже рассказывали. Счастливый человек — сократились… Взяли себя в руки.
— Бывало, утром на работу идти, а от тебя, как от циклона, — на версту разит. Зайдешь, бывало, в парикмахерскую — не бриться, ничего — откроешь рот, он побрызгает, тогда уж идешь. Хочешь на счетах три положить — кладешь пять.
— Гляди-ка!
— Да. В голове — дымовая завеса, — обстоятельно рассказывал дядя Володя, полагая, что это и занимательно, и поучительно. — А у меня еще стол напротив окна стоял, в одиннадцать часов солнце начинает в лицо бить — пот градом!.. И мысли же комичные возникают: в ведомости, допустим, написано: «Такому-то на руки семьдесят пять рублей». А ты думаешь: «Это ж сколько поллитр выйдет?!» Хе-хе… И ведь начинаешь делить, вот что самое любопытное. Делить начинаешь невольно!
— До чего можно дойти! — сочувственно заметила мать. — Ай-яй!
— Гораздо дальше идут. У меня приятель был — тот все по ночам шанец искал…
— Что это?
— Шанс. Он его называл — шанец. Один раз искал-искал, и показалось же ему, что кто-то позвал с улицы, шагнул с балкона — и все, не вернулся.
— Разбился?
— Ну, с девятого этажа… Он же не голубь мира. Когда летел, успел, правда, крикнуть: «Эй, вы что?!»
— Сердешный, — вздохнула мать.
Дядя Володя посмотрел на Витьку
— Отдохни, Виктор. Давай в шахматы сыграем. Заполним вакум, как у нас главный говорит. Тоже
Витька посмотрел на мать.
Мать улыбнулась.
— Ну отдохни, сынок.
Витька с великим удовольствием вылез из-под баяна… Мать опять взгромоздила баян на шкаф, накрыла салфеткой.
Дядя Володя расставлял на доске фигуры.
— В шахматы тоже учись, Виктор. Попадешь в какую-нибудь компанию: кто за бутылку, кто разные фигли-мигли с женским полом, а ты — раз — за шахматы: «Желаете?» К тебе сразу другое отношение. У тебя по литературе как?
— Трояк.
— Плохо. Литературу надо назубок знать. Вот я хожу пешкой и говорю: «Е-два, Е-четыре, как сказал гроссмейстер». А ты не знаешь, где это написано. А надо бы знать. Двигай.
Витька походил пешкой.
— А зачем говорить-то: «Е-два, Е-четыре…»? — спросила мать, наблюдая за игрой.
— А — шутят, — пояснил дядя Володя. — Шутят так. А люди уже понимают: «Этого голой рукой не возьмешь». У нас в типографии все шутят. Ходи, Виктор.
Витька походил фигурой.
— А вот пили-то, — поинтересовалась мать, — жена-то как же?
— Жена-то? — Дядя Володя задумался над доской: Витька сделал неожиданно каверзный ход. — Реагировала-то?
— Да, реагировала-то?
— Отрицательно. Из-за этого и разошлись, можно сказать. Не только из-за этого, но большинство из-за этого. Вот так, Витька! — Дядя Володя вышел из трудного положения и был доволен. — Из-за этого и горшок об горшок у нас получился.
— Как это? — не понял Витька.
— Горшок об горшок-то? — Дядя Володя снисходительно посмеялся. — Горшок об горшок — и кто дальше.
Мать тоже засмеялась.
— Еще рюмаху, Владимир Николаич?
— Нет, — твердо сказал дядя Володя. — Зачем? Мне и так хорошо. Выпил для настроения, и будет. Раньше не отказался бы. Я ведь злоупотреблял…
— Вы говорили уже. Не думаете сходиться-то? — вдруг спросила мать.
— С кем, с ней? Нет, — твердо сказал дядя Володя. — Дело принципа: она мне параллельно с выпивкой таких… вещей наговорила… Я, по ее мнению, оказываюсь — «тоскливый дятел».
Мать и Витька засмеялись. Но мать тотчас спохватилась.
— Что же это она так? — сказала она якобы с осуждением той, которая так образно выразилась.
— Сильно умная! — в сердцах сказал дядя Володя. — Пускай теперь…
Пока дядя Володя волновался, Витька опять сделал удачный ход.
— Ну, Виктор!.. — изумился дядя Володя.
Мать незаметно дернула Витьку за штанину — уступи, мол. Витька протестующе дрыгнул ногой — он вошел в азарт.
— Так, Витенька… — Дядя Володя думал, сморщившись. — Ты так? А мы — вот так!
Теперь Витька задумался.